Сибирские огни, 1967, № 8
— Знаешь, Сережка, нам с тобой один на один оставаться просто нельзя! Я ведь сейчас об этом же думал. Нельзя-то нельзя, а детство никуда не выкинешь... * * * Колчаковщина... Мой батька в тюрьме. Я часто живу по нескольку дней в пригороде у Градовых. Там Колькин отец после большого городского пожара, в котором у них все дотла сгорело, бросив службу на железной дороге, осел на земле и завел опытный огородный участок. Кольку отец без вся кой жалости заставляет работать наравне со старшими. Стараюсь изо всех силенок помогать и я. Но как бы ни было тяжело, а мальчишки всегда остаются мальчиш ками. Колька, если не видно поблизости отца, утирая пот с прилипших на лбу кучерявинок, озорно заблестит глазами: — Сбежим? Вдруг борзовских встретим —подеремся. А?! ...Издавна на мальчишечьей бирже основной валютой были бабки. Или «козны». В них не только азартно играли даже и взрослые (в «кон», «конорост» и «сачки»), но для красоты и красили их, как на пасху яйца, а наиболее крупные сверлили, заливали свинцом или баббитом, и полу чались «панки». Валютной единицей было «гнездо» —две бабки, а такой «панок» шел за три-четыре, а то и за пять гнезд. Бабки покупали и про давали за деньги, на них меняли голубей, пугачи и ножи, словом все то, что было необходимо для каждого, уважающего себя мальчишки. Тот, у кого в заветном мешке или ящике набиралось несколько десятков «гнезд», чувствовал себя богачом, способным купить полмира. Добывать гильзы было нелегко. Доходили они до нас кружным путем. Попытались доставать на стрельбище, но до него было чуть не де сять верст. Е5округ полигона всегда стояли сердитые колчаковские со'л^ даты с флажками, которые в ответ на мальчишечьи домогательства только грозили и ругались: «Катитесь отсюда, щенки, покуда не пере стреляли. Гильзы все одно после стрельб в мешки собирают и в казар му увозят». Мы насчет мешков не верили, но, пробравшись раза два на огневые позиции после снятия оцепления, убедились, что патрончиков действительно почти не оставалось,—так два-три, затоптанных в землю. Неожиданно обнаружилось новое место —Сухой лог. Собственно, это был не лог, а несколько длинных, переплетающихся между собой, заросших бурьяном песчаных оврагов, упирающихся в бор. Никто там не бывал. Нечего там было делать. Но в лето девятнадцатого года Сухой лог ожил. Днями над ним стали виться кучные стаи ворон, а ночами, перед рассветом, до пригорода доносились винтовочные залпы и одиноч ные выстрелы. И каждое утро, после таких ночей, мужики в поселке ходили хму-/ рые, угрюмо, вполголоса между собой переговариваясь, а бабы, по-не обычному притихшие, со свирепыми глазами строжились на ребят: «Чтоб на степской кромке ноги вашей не было! Неча вам там делать!» А «там» —стреляли. И это было главное. Стреляют, значит и гиль зы есть. Ночь. Обрывки облаков то закрывают, то открывают кусок ущерб ной предутренней луны. Спит поселок. Спят отцы и матери. Но в тени 2* 19
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2