Сибирские огни, 1967, № 8
— Вспомнил!— усмехается Дацко.—Трудновато ему пришлось: с медведем вое вать — не косуль гонять.— Он ласково чешет у кобеля за ушами. — Большой зверь-то? — Да пять лет ему. но шибко пакостный. Я в шестидесятом ранней весной за озе ром медведицу убил, а он пестуном был,—утек, паршивец! И вот все время с той поры околачивается тут. Два раза, стервец, припасы у избушки разорял. Как-то рыбы я из рядно наловил, посадил в садок, а сам уплыл вверх по Моиму. Он ночью явился, садок разворотил, часть карасей пожрал, часть выпустил. Когда он лабаз разорил, я шибко обозлился. Ну, думаю, теперь тебе приговор вынесен! Установил на его тропах два са мострела, жду пять дней, но ничего не получилось. Идет тропой, еще бы ему шаг сту пить. и сила курок спустит, ан нет, ни за что не сделает этого шага. Тихонько отступит и спокойно обойдет ружье! Тогда я капкан на тропе выставил. Утром прихожу и -глазам не верю: в его клещах — здоровенная березовая палка зажата! Оказалось: вражина сломил березу, отгрыз стяжек и ткнул его в капкан. — Ну, это ты уж заливаешь,— не выдержал я. Дацко холодно посмотрел на меня. — Ну, чё я тебе, ученому человеку, на это отвечу? Скажу одно: хошь верь, не хошь — сквозь уши выпусти. Он поднялся и быстро зашагал дальше. С лиственничной гряды спускаемся в заболоченный ольховник и, с трудом выдирая ноги из жидкой торфяной почвы, лезем вглубь. Через несколько минут оба мокрехоньки. — Ну, и чертова местность! — ворчу я. — Ползи, ползи...— цедит сквозь зубы Дацко,— Я тебя, неверующего Фому, нарош- но вокруг озера повожу! Ольховник как-то неожиданно обрывается перед черным зеркалом. Усталые, плю хаемся на кочки. — Как раз в тупик вышли, куда и надо было. Озеро километра на полтора утяну-, лось. За ним, через переймы, еше три небольших озерка,—морщит лоб Дацко,— Перей ду на ту сторону, а ты по этой ступай. В узких местах сети поставим, спиннингом мне грузик перебросишь и при помощи катушек ловушку перетянешь, понял? Покончив с установкой сетей, бродим берегами, высматривая норы ондатр. Кое-где встречаются свежие следы лосей. Определяю, что полакомиться корнями лилии ходят лосиха с теленком и прошлогодний бычок. Встречаемся с Емельяном на другом конце озера, и я рассказываю о лосиных сле дах. Он чешет мясистый нос: .— Точно определил. Я так и знал, что здесь должна быть матка с телятами и прошлогодний токушонок — А как ты знал? — Очень просто. Зимой, грешным делом, пожалел бить эту лосиху: одна она оста лась. Двенадцать зверей по Моиму ходило - всех положил, а на нее винтовку не мог поднять. Уж больно какая-то она доверчивая: едешь верхом, стоит на кромке мари, прикрывает токушонка, ушами хлопает и никакого внимания на смерть, что рядом про плывает... Пожалуй, верно я сделал, а то бы и приплоду лосиного не осталось. Эх, все- таки безобразно мы мясничаем, даже тошно становится! — Бросай, к черту, промысел. _ Бросай... Тебе легко сказать, а каково мне? Семья —шестеро, и никакой другой работы в Норске нет.—Он посмотрел на часы. Пообедаем! Кипятим чай и в тени ольховника располагаемся перекусить. Солнце немилосердно печет, жужжит и крутится овод. Казбек внезапно встает и, навострив уши, поводит чут ким носом, внимательно всматриваясь в чашу. Емельян, отложив кусок холодного мяса, достает из кармана цепочку. — Пристегну, а то еше удерет, шельма! Но Казбек и пристегнутый беспокоится и тихонько скулит. — Кажись, близко зверь!— шепчет Дацко, проверяя затвор у винтовки. Он собираетеся за водой, но в это время слышим с озера шум. Выскакиваем из-за 135
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2