Сибирские огни, 1967, № 8

болела, мать покупала для нее молоко, кроме которого та ничего не хотела пить,— а ведь денег тогда было мало, не хватало даже на хлеб. — Ты что, спятил? — выкрикнула Марта.— Коза в вагоне? Как бы не так, чтобы я всю жизнь клецки жевала! Не за тем мы туда едем, чтобы горе мыкать! — Да, вроде и не за тем, но от прибытка голова не болит. Впрочем, я уже ее продала, так что не о чем и говорить. — Ну, так давайте шкаф и буфет освобождать. Очень люблю выкидывать старое барахло! — Ты его научишься ценить, когда самой придется на все зарабатывать, кровью и потом добывать; кусок жизни в этом барахле, если хочешь знать!.. Эту шляпу носил еще твой отец... Маевская внимательно осмотрела шляпу, почистила щеткой и расправила пальцами донце с жирным пятном посередине. — Сейчас-то она ни к чему, а бывало, отец надевал ее только по воскресеньям, когда шел в костел. Стоила дороже, чем пара новых ботинок. Женщина с минуту подержала шляпу в руках, не в силах решить, бросить ее в кучу вещей, предназначенных для сожжения, или нет. — Юлек! — воскликнула она вдруг, обрадованная собственным открытием.— Ведь ты же взрослый парень, пора тебе свою шляпу завести! Она надела шляпу сыну на голову. — Я же знала, что она пригодится! — Лучше, мама, сожги ее, я не привык. В фуражке не хуже. — Надо понемногу привыкать ходить по-городскому, чтобы не говорили потом, что ты из деревни. — Пускай говорят! Пусть только кто попробует — я с таким живо управляюсь! — Со всеми ты драться не станешь, да и не все тебе скажут это в глаза. — Спрячь ее, мама, мне пока фуражки стыдиться нечего... — Однажды я уже так распродавалась... Скверно себя чувствуешь среди новых вещей, много времени пройдет, пока с ними свыкнешься... Хотелось бы мне знать, как далеко до места. — Кбкот говорил, самое большее через пять дней доедем,— сказал Юлек. Огромное расстояние! Так далеко я никогда еще не ездила. Как бы нас немцы потом оттуда не выкурили. — Что — немцы! Пусть теперь только пошевелятся! — Ох, молод ты еще, молод! — Ты, мама, все время на меня, как на сопляка, смотришь! Юлек как раз недавно начал брить редкую, правда, но темную растительность- на лице. Возле шкафа образовалась уже порядочная куча старых вещей: поношенная одежда, ржавые поломанные коньки, школьные тетради Марты, пузырьки из-под ле­ карств, ботинки с отвалившимися подошвами. Нет, эта кастрюля недавно починена, может, я еще ее продам? — Маевская отставила кастрюлю в сторону,— Все это кучу денег стоило! Чашечка с голубой каем­ кой тоже для питья еще пригодилась бы, но пусть уж, и так места в мешках немного. Выносите это теперь во двор и сожгите все или выбросьте на свалку; не хочу больше- на это смотреть, у меня всегда сердце на части разрывается, когда я смотрю на такое мотовство; или погодите минуточку, этим ремешком все-таки можно завязать мешок. Вот столько я и нажила за эти годы работы. Уж когда приеду туда, то больше не сдвинусь с места, хотя бы меня гнал сам Люцифер. Лишь бы добраться до этого дома и магазин открыть — наживем кой-чего получше! Перед войной справилась хотя вы были меньше, так и теперь справлюсь. Когда умер отец, я решила, что выведу вас в. люди. Помучусь, но вы когда-нибудь лучше будете жить... Ну, выносите же это все! За окном светало. Мрак еще цеплялся за стены строений и деревья, однако уже отступал с полей, приоткрыл дороги. В стекло постучал Кокат. 104