Сибирские огни, 1967, № 8

г— Увидишь, что уедем! — Мне бы тоже хотелось. Ты знаешь, я иногда жалею, что война уже кончилась. — Спятил ты, что ли! Немцев уже забыл? — Где там, как раз потому! Когда была война, я считал, что через год, ну, через два уйду в лес к партизанам. Все время мне снилось, что я в партизанах, и сейчас то­ же снится, и всегда я думал, что если б я там был, немцы так .бы получали под зад, что... А вот теперь, когда мне, наконец, семнадцать, когда пришло мое время,— война уже закончилась! Понимаешь? Некоторые носятся с военной формой, как курица с яй­ цом, а чем они лучше меня? Если бы война еще продолжалась, я б им всем показал! — А по мне лучше, что все успокоилось, что мы можем отсюда уехать. — По мне тоже, просто я так иногда думаю. За стеной петух соскочил с насеста и запел хриплым голосом. Слишком рано он вырвался: другие ему не отвечали, а когда он попробовал еще раз, раздраженные ку­ рицы, очевидно, утихомирили его клювами, потому что он замолчал. Марта повернулась на бок и еще раз сказала1 — Я так рада, что мы уезжаем! Потом уснула. 3 За окнами еще чернела ночь, когда Маевская встала с постели и зажгла кероси­ новую лампу. Комната озарилась красновато-желтым светом. Мрак снаружи еще бо­ лее сгустился, стал непроницаем, словно колесная мазь. Первый раз за эти годы ма­ тери не надо было идти в монастырскую прачечную. Несколькими поспешными дви­ жениями она зачесала наверх темные волосы, подвернула их концы, уложила валиком и закрепила все гребнем. Лоб у нее прочерчен глубокими морщинами. Кожа на лице еще сохранила упругость и свежесть, так же как и вся ее низкая коренастая фигура. Если бы не этот лоб и усталые глаза, похожие на глаза загнанной лошади, женщина выглядела бы молодо. — Марта, Юлек, вставайте!— промолвила она.—Мы не успеем со всем упра­ виться. Марта ничем не напоминала мать. Она была высокая; тонкая, словно тянущаяся вверх, в противоположность Юлеку, который унаследовал невысокий рост и крепкое телосложение матери. Маевская набросила на себя выцветший, штопанный на локтях мужской пиджак, -оставшийся у нее еще после мужа, и вышла в сарайчик, чтобы последний раз подоить козу. Утром ее должен был забрать Климас, небогатый крестьянин из соседней деревни. Они долго торговались из-за этой последней дойки, пока, наконец, он не уступил Ма­ евской, за что та, в свою очередь, должна была- снизить цену на полтора десятка злотых. Фемка — так звали козу — поднялась неохотно и смотрела на хозяйку грустно, -словно предчувствуя перемену своей судьбы, пока женщина с досадой не оттолкнула ее: — Перестань, глупая! -—сказала она, а вернувшись в комнату с полной кринкой молока, заключила: — Мудрое существо эта Фемка, она уже знае?, что я ее продала! Маевская побросала в кипящую воду заранее замешанные ржаные клецки, а когда они всплыли наверх, отцедила часть похлебки и долила в кастрюлю свежего козьего молока. — Хватит уже клецек, каждый день одно и то же! — сказала Марта. Мне охота ■уехать отсюда хотя бы для того, чтобы не видеть больше клецек. — Ты еще пожалеешь о них, и о молоке тоже! __ Может взять козу с собой? А1еста много она нс займет. Привязали бы к те­ леге, и до станции она как-нибудь дотащилась бы, вмешался Юлек. Он знал, что мать очень привязана к Фемке. Помнил, как однажды, когда коза за­ 103