Сибирские огни, 1967, № 7

Не запомнил, какая цена за хибару в глубоком снегу. Первый крик твоего пацана, первый шаг моего пацана яикогда оплатить не смогу. У барыжки большая родня. У барыжки — ведро на трубе. Но с ребеночком день ото дня все теплей становилось в избе. Низко кланяюсь женщине той — из душевных и самых простых. Обернулась чужой добротой неразумная строгость родных. Подрастут, отойдут сыновья, отоснятся им детские сны. Э,о скоро —не ты и не я, а другие им будут нужны. Ты, любимая, помни о ней, о хозяйке чужого двора, наставляя своих сыновей, ожидая своих сыновей в роковые для них вечера. Не хочу, чтобы ставили крест на дорожках ко мне и к тебе, обнимая усталых невест в листопад на холодной тропе, не хочу!.. Ни за что не смирюсь, не прощу ни себе, ни другим, чтоб изъела сиротская грусть то, что будет всю жизнь дорогим. Забуранит родимый порог, чей-то домик зароется в снег... Неужели и нам не в урок отзвеневшие слезы сквозь смех?» * * * Оставил службу... Город — как музей: ходи, глазей, да ничего не трогай. Все уже круг знакомых и друзей. И все они бегут своей дорогой. Не останавливай.