Сибирские огни, 1967, № 7

моздив в изголовье хомуты и седелки, демонстративно повернувшись носами к стенке и слишком усердно и ритмично храпя, лежали Степан и Митя Бор кун. — Лен, не спишь? Лена свесила голову с печки: — Нет. Ты чего такой, заболел? — Хуже. У тебя Николай что, кроме хлеба и сала, брал? — Масло спрашивал. Только он тут же его и ел. Даже без хлеба. Все стало ясно. Об этом фокусе я знал из отцовского рассказа, как он на спор пил с полицейским и петом удрал от заснувшего стража. — Где масло? — Возьми в чемодане, в банке. Банка почти наполовину была пустая. — Она у тебя полная была? — Полная. Неужели Николай столько слопал? Выходит, и мне нужно столько же?! С трудом, через тошноту, проглотив три кусочка, я решил твердо: послать всю кемпанию к чертям, но больше не пить ни глотка. Лена осторожно спросила: — Может, тебе больше не стоит туда ходить? Мне очень хотелось расстелить тулуп и растянуться на нарах, но, подумав и тяжело вздохнув, ответил: — Нет, все-таки — нужно! —и вышел из шорни. Позади себя я услышал беспощадное определение оборвавшего храп Степы: — Подумаешь —нужно! Сказал бы прямо— понравилось. Ему бы, умнику, такое удовольствие! За столом шла отрывочная беседа с большими паузами. По всему было видно, что Огрызков искренне рад нашему приезду, но и за его наигранным балагурством и внезапными томительными паузами что-то скрывалось. «Вам-то, городским, что — приехали и уехали, а мне вот каждый день, что к чему да почему, решать нужно». Несогласный насмешливо спросил меня: — Отдышался, комсомол? — Смейтесь не смейтесь, а эту гадость больше в рот не возьму. Колька отодвинул мою кружку: — Дело хозяйское. Нам больше достанется. Но несмотря на откровенно намекающие вздохи Несогласного, ни Огрызков, ни Колька за четверть больше не брались. После очередной паузы, отвечая каким-то своим мыслям, Огрызков внезапно взорвался и ударил кулаком по столу: — Пущай подсмеиваются! Всё одно пахать будем! Скопом! Шесть плугов косяком пустим. С флагами, со знаменем красным! Вот и по­ любуются! Колька, чтобы еще больше разжечь, подбросил: — А в первую борозду сам за плуг станешь. Огрызков на какое-то мгновение замолчал, а потом задумчиво не* ожиданно сказал: — Не-е, другому надо уступить. Просить буду. Вашего комиссара, Мирона Евсеича просить буду. — Евсе-е-ича? — Его самого. Чтобы, значит, рабочий класс пахать начал. И для народа поучительно будет. Потому как — смычка! К тому же уваже* ние большее он у нас заимел. —■За что уж такое большое? Когда? 78