Сибирские огни, 1967, № 7
Во главе с расторопным бедняцким активистом Никитичем в лата ном шабуришке и старой солдатской папахе, когда-то батрачившим у Мудрова и «вдрызг с им разлаившимся» «за езуитство его и обман», мы с тыла бодро вошли в полутемное подворье. Сквозь крышу повети кое-где пробивался свет. В ровном строю виднелись бордовые бока мо лотилки, застывшие в своем взмахе граблевидные крылья жаток-само сборок, несколько плугов и аккуратная стопка борон, телеги и ходок, несколько саней и кошева с поднятыми, как по команде, перехваченны ми чересседельниками, оглоблями. В этом строю каждое колесо и каж дый полоз знал свое место. А за соблюдением порядка унтерскими гла зами смотрели скважины пудовых амбарных замков. Начинать нужно было с дома. Мы быстро пересекли двор, но около крыльца в четыре ступеньки стали как вкопанные: над нами, на крыль це, освещенная косым лучом света, стояла сутулая фигура старика. В белой домотканой «смертной» рубахе до колен, с выбившимся наружу большим медным крестом, в белых портках и домашних опор ках, широко расставив ноги, старик врос в настил. За его спиной из полуоткрытых дверей слышался тягучий на одной ноте бабий плач. На нечесаной голове старика и в кудлатой длинной бороде не шеве лился ни один волосок. Пальцы правой опущенной руки судорожно сжимали поблескивающий топор. Из-под косматых бровей смотрели на нас окостеневшие в злобе глаза. Была в этом взгляде такая мертвая сила, что мы, как под гипнозом, потеряли уверенность и вяло затопта лись на месте. С бедового Никитича всю прыть как ветром сдуло. Он сдернул с головы шапку и сбивчиво забормотал: — Мы, Никанор Аверьянович, от миру... значит... от обчества... Насчет, значит, проверки движимого, недвижимого... Но у Мудрова не дрогнул ни один мускул. Колька взорвался: — Шапку надень, активист! Перед кем ломаешь? Не хлеба в долг просить пришел. Никитыч спохватился, покраснел и напялил треух задом наперед. — А ты, дед, вот что: глаза не пучь и топор брось. Нас на испуг не возьмешь, а себе же хуже будет. Слышишь? Мудров молчал. Сзади шепот Лены: — Он же так и убить может... — И очень даже просто. Старик карактерный. Черт его знает, что ен себе в башку взял. Авторитет перед сельскими представителями терять было нельзя, и Колька нашелся: — Шут с ним, пускай постоит. Замерзнет — сам греться побежит. А мы пока со двора начнем. Вот хоть с машин, что ли. Опись начали. Пристроившись на огромной комлевой чурке для рубки мяса, я, под крикливую диктовку «комиссии», заносил на чистый лист какой-то ста рой конторской книги: «Молотилка конная —одна. Жатки-самосброски «Маккормик» —две. Плугов саковских двухлемешных —один, однолемешных —три. Борон простых...» А сам искоса поглядываю на крыльцо. Там все так же ледяной скульптурой высится фигура в белом... Опись доходит до конюшни. Из ее распахнутых дверей пулей вы- 27
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2