Сибирские огни, 1967, № 7

для мольбы, а так. Как туго где придется, ты на нее погляди, меня вспом­ ни, как я тебе про горку толковал... тебе и полегче станет. Договорились? — Договорились. — А коли так, иди, отроче, в мир! Дома ни с кем Георгий не попрощался. Кроме Султана. Огромный дворовой пес Султан был верным другом и в радости и беде. Ночью, когда уже все спали, около конуры Султана на корточки присела маленькая фигурка: —■Ухожу я, Султаша. Совсем ухожу, навсегда. Один ты тут без меня остаешься. Только, если они тебя шпынять будут, ты рычи, зубы показывай. Небось —испугаются. У тебя, кроме костей, чтоб обменять­ ся, нет ничего. Я на память одну кость в котомку возьму. А ты себе вот это от меня возьми.—И мальчик, сняв крест через голову, надел на шею Султану. Звякнула потихоньку щеколда у калитки. Вот она, такая знакомая улица с маячащими в высоте церковными крестами. Такая знакомая и ставшая такой чужой. Начало его неведо­ мого пути. Жутко. Но в ушах стоял голос Гермогена: «В мир иди! Про горку помни». И он шагнул через подворотню отцовского дома в темноту улицы. Вслед ему, между досок забора, просунулась обеспокоенная морда Султана. Верный друг долго провожал его тихим поскуливанием, натя­ гивал цепь, мотал башкой, и при каждом взмахе, пониже ошейника, на его косматой собачьей груди* поблескивал серебряный нательный крестик. ...А по пыльному тракту на юг шагал в мир одиннадиатилетний отрок Георгий — воин, зажимая в детском кулаке маленького медного Будду. Так и случилось, что не стал Колькин отец попом. Стал он моря­ ком, потом железнодорожником. Но Гермогенову памятку — большего­ лового Будду— сохранил на всю жизнь, так же как и непримиримую ненависть к поповскому мракобесию со всеми иконами, крестами и мо­ литвами. Передал он эту ненависть и детям. * * * 1 ...Колькины «волки» все-таки очень теплые, и совсем не так уж сильно пахнет воротник... Тускнее и путаннее становятся мысли. В легкой метельной круговерти возникают и исчезают чьи-то не­ ясные силуэты; среди них вдруг крупным планом вылезет то могутный волосатый дьякон, орущий «анафему», то умный речистый Вакулев, бро­ сающий куда-то «мальчиков от литературы», похожих одновременно на розовые мячики, а вместе с ними летит кувырком Колька в кожаной куртке, с идолом в руках; то выпирает страшный затворник-монах, поднявший клин бороды к лику темного спаса: «Познаешь и это!»; то кудлатая голова дворняги с крестом на шее. И всю эту калейдоскопи­ ческую галерею молнией режет надпись: «Л что же такое обществен­ ное явление?!.» Я отстраняюсь от бьющего в голову клинка надписи и... чуть не вываливаюсь из саней. Тьфу, черт! — Заснуть изволили, ваше благородие? А ну, вытряхивайся! Хва­ тит, погрелся. Вытряхиваться очень не хочется, но... 20