Сибирские огни, 1967, № 7

множеством забот, нет лучшего отдыха, как побродить по лесу в поисках ягод и грибов. Но и лес ждет «охочих рук» человека, тя­ нется ему навстречу. Здесь связи «взаим­ ные», радостные, добрые. Видеть мир таким, как будто ты его сам, сию минуту открыл,— вероятно, в этом и есть смысл поэзии. Антонина Баева умеет говорить о том, что ее окружает, с почти детской безыскусностью. Там, где взрослый пригляделся, перестал замечать,— ребенок и увидит, и скажет, и удивится. Поэзия Баевой вот так же делает важным, значи­ тельным многое из того, что мы просто не замечаем или считаем нестоящим внимания. Перебравшись с Урала в Казахстан, ее ли­ рическая героиня с наслаждением «пробует на вкус» новые, незнакомые слова. Она под­ робно, с удовольствием рассказывает, как праздновал «почти что весь огромный Ка­ захстан» рождение черноглазого сына чаба­ на. Она подмечает, что чабан пасет овец... на мотоцикле и что у старой верблюдицы, которая давно не работает, все еще под гор­ бами болит спина... Подобные стихи, точнее стихотворные зарисовки «с натуры», вроде бы не имеют «морали». Но их сила в интонации, в ми­ роощущении автора — с его жадностью к впечатлениям, интересом ко всему живому, с его добротой и человечностью. Случается, что стихотворные зарисовки Баевой оборачиваются чистой информацией, изложением фактов. Тогда смысл такого, например, стиха, как «Березовый сок», пол­ ностью исчерпывается названием. Это уже оборотная сторона безыскусности. Но бывает и так, что, сохраняя свою ма­ неру рисовать картинки, поэтесса вдруг под­ нимается до подлинного драматизма ситуа­ ции. И тогда житейские выводы, которые делает автор, обретают и второй, куда более глубокий смысл. В этом плане особенно при­ мечательно стихотворение «Кружит над за­ рослью куги...» Глазастый коршун целый день кружит над плавающими утятами. ...по воде круги, круги. Едва ее коснется тень Крылатой смерти. Близ куги Опять круги, круги, круги.« • ' . ■ Эти «круги, круги» все нагнетают ощу­ щение опасности. Один утенок не захотел прятаться от хищника под воду. Да где же мать, крякуха-мать? Пусть уведет его с собой. Он храбр и смел. Но он умрет: Ведь это дело двух минут. А коршунята не поймут. Кого они склюют. Так короткий сюжет дал поэтессе повод сказать о том, что ее, очевидно, тревожит,— о неумолимости тех, кто думает только о себе, и о беспечности, которая обходится порой слишком дорого. Однако выводы эти вовсе не заслоняют непосредственного смысла стихотворения, той драматической коллизии, которая в нем описана. Потому что судьба «данного», «кон­ кретного» утенка важна и дорога автору сама по себе, как дорого ей все, что живет и дышит. Раздумья о жизни, о Родине, о человеке вписываются у Баевой в конкретные стихи о природе совершенно естественно и орга­ нично. Не случайно она так много говорит о родстве природы и человека. Любовь к Родине у поэтессы, действительно, начина­ ется с привязанности к родной земле. И пи­ шет она об этом без напускного пафоса, все с той же своей теплой, очень личной инто­ нацией. География Азии У меня на боках, Я ее всю излазила, До сих пор в синяках...* (€ТГЕВОГА МОЯ») Есть в сборнике «Зимняя радуга» одно небольшое стихотворение без названия. Ге­ роиня его сидит на поляне над рекой, о но­ ги «трутся», «как котята, посапывая, серень­ кие волны» и выбрасывают в подарок то ракушки, то рачков (опять природа сама тянется к человеку!). Потом пришла боль­ шая волна, мгновенно отобрала все подарки малышей «и все пыталась смыть и унести с травы зеленой солнечные блики...» Концов­ ка стиха такая: Я посмеялась: «Глупая волна! Ты ничего совсем не понимаешь! Да может ли Хоть малый лучик солнца Достаться одному кому-нибудь?» Конечно, не бог весть какая новая мысль. Но образное ее выражение очень типично не только для стилистики Баевой, но и для ее жизненной поэзии. Красота и щедрость мира — всем людям! Вот чего она хочет, что считает закономерным, во имя чего пи­ шет стихи. Во многих стихах сборника так или ина> че возникают мысли о миссии поэта. И здесь Баева верна себе. Она ищет заветное слово, «такое, чтоб понятней всех на свете, как степь сама, как этот свежий ветер». Слово должно быть понятным, доступным всем лю­ дям, как понятна и доступна природа. Язык степи, язык ветра не требует переводчиков. Он впитывается кожей, глазами, сердцем. Поэзия, как тот лучик солнца на поляне, по праву принадлежит всем. Поэтесса протестует против душевной лености, пассивности, когда «слова... лета­ ют внимолет, внимолет. И никто о них не знает, не споет, не споет». Это ее странное «внимолет», эти повторы, как-то по-особен­ ному будоражат, беспокоят. Поэту сердцем жить дано. Оно у каждого —одно. И все же сердцем ви дль надо И эти ветлы за оградой. 180