Сибирские огни, 1967, № 7

Биографические детали романа не всегда пропитаны общей идеей и часто фигуриру­ ют сами по себе, как подробности, которых автору жаль упустить, хотя они ничего не добавляют. Так, он не может удержаться, чтобы не рассказать действительно эффек­ тную кинематографическую новеллу о том, как фантастически удачливой карточной иг­ рой «святой дурачок» Алеша Рокотов спа­ сает от позора своего командира. Занима­ тельно, забавно, но ничего не прибавляет к характеристике героя, скорее уводит в сто­ рону от сквозной мысли романа. Нам кажется, что не всегда писатель внимателен к психологической достоверно­ сти изображаемого. Иногда он вводит ту или иную деталь, забывая до конца просле­ дить ее действие. Во время митинга контр­ революционный заговорщик стреляет в председателя совдепа Ушанова, но пуля по­ падает в стоящего рядом рабочего. Это поч­ ти не производит никакого впечатления на Ушанова, оратор продолжает свою речь, он не заботится о самосохранении — может по­ следовать новый выстрел,— у него не возни­ кает даже естественного в таких случаях желания помочь человеку,— может быть, он не убит, а ранен. «— Товарищи, сохраняйте спокойствие! — подняв руку и повысив го­ лос, снова заговорил председатель...» Да простят нам стереотипную и многожды осужденную фразу, но так в жизни не быва­ ет... Кое-где исторические отступления автора приобретают хроникально-информационный характер. Вот он сообщает, что «горсточка упрямых большевиков решила выпускать свою газету «Голос Алтая», которая в то время нужна была «не менее, чем граната в бою, и... тут же забывает об этом факте; нам приходится на слово поверить автору, ибо никакой роли в описываемых событиях названная газета не играет. Местами влияние литературной традиции приобретает в романе характер излишней зависимости. Сцены в казарме заставляют вспомнить «Поединок» Куприна, а во взаи­ моотношениях прапорщика Рокотова и сол­ дата Сейфутдинова многое напоминает по­ ручика Ромашова и солдата Хлебникова из купринской повести. В некоторых эпизодах гражданской войны слишком легко заметить воздействие «Тихого Дона» М. Шолохова и трилогии А. Н. Толстого; даже знаменитая фраза из заключительной картины «Хмурого утра» —«Мир будет нами перестраиваться для добра...» — дважды почти буквально повторена в «Первой любви» («Москва», 1966, № 4, стр. 58 и 65). Впереди четвертая книга, последнее- зве­ но задуманной автобиографической эпопеи. Последнее ли? Ведь писатель намерен вклю­ чить в повествование и период Великой Оте­ чественной войны, а это потребует или изме­ нения масштабности, что вряд ли возможно, или же новых книг. В последнем случае чи­ татель Пермитина не посетует на своего лю­ бимого писателя. 12 , Сибирские огни № 7 А. Н и к у л ь к о в МЫСЛЯЩИЙ ТАЛАНТ Д а, такое свойство надо подчеркивать;: мыслящий талант. Ибо очень нередко встречаются книги, где есть и цепкость пи­ сательского глаза, и пластичность изобра­ жения, но нет самостоятельной авторской мысли, которая остановила бы тебя в раз­ думье. Сквозь такие книги проходишь, как сквозь сгусток тумана: вроде бы что-то ма­ териальное на твоем пути, но нечего тут преодолевать, проходишь, не задев и не споткнувшись. В книге Аскольда Якубовского1 вступа­ ешь не только в сопереживание с героями, но и, если позволено так выразиться, в со- мышление с автором. Есть у А. Якубовского рассказ «Этюд»— о художнике Грешневе, мятущемся, непри­ каянном неудачнике. Жена от него сбежала, его обличительные поучения надоели това­ рищам, сам он всю жизнь пишет «под кого- нибудь»: «то он работал под Пикассо, то под Ван-Гога, то под всех разом». Но вот он сходится с убежденным и талантливым реалистом Кутузовым, и в душе его наступа­ ет перелом. Он пишет реалистический этюд, чуть ли не впервые в жизни чувствует твор­ ческое удовлетворение. Он что-то преодолел в себе, поднялся на новую ступень. Грешнев несет свою работу товарищам. Сам Кутузов говорит: «—Удача. Несомненная. За свою м-м-м— мазню могу принять». А другой художник, Холкин, уточняет: «—Вернулся ты к реализму. Хорошо. А дальше что? Гляжу я на твой этюдик — вкусен. Но... размерчик этюда не твой, а его (он указал глазами на Кутузова). Это че- пухенция номер один. Гамма тоже его, та­ кая мягонькая, шерстяная. Это чепухенция номер два... И мазочки... Ишь, как мелко пошли, как разбежались! По-кутузовски. Это чепухенция номер три. Черт тебя возь­ ми, то под Пикассо пишешь, то под Гогена, теперь вот под Кутузова. А свое когда?» Обескураженный Грешнев бежит от то­ варищей, от своего этюда. А дома ждет его вернувшаяся от любовника жена. Круг зам­ кнулся. Автор безжалостно осудил тех, для кого искусство — не самостоятельное осмыс­ ление жизни, не полная отдача и самоотре­ чение, а лишь ремесленная манера, прием, тональность. А. Якубовский свободно владеет разны­ ми психологическими состояниями своих ге­ роев, сложными переходами из одного в * А« Я к у б о в с к и й , Не убий. Повести и рассказы. Новосибирск, Зап.-Сиб^ кн« кзд*, 1066. 177