Сибирские огни, 1967, № 6

вающийся возле нашего дома. Милиционер выглядывает в дверцу, на­ зывает фамилию, имя отца. — 'Здесь живет? • — Здесь. Милиционер выпрыгивает из кабины, открывает борт. В грузовике, поджав немного колени, посеребренный онежной пылью, лежит отец. Как всегда в истрепанном дождевике поверх старенького полушубка, в валенках с самодельными галошами. Он будто пригрелся и уснул. А из дома уже бегут. Мать заголосила, Мария заметалась возле грузовика... Поев картошки, отец пошел на почту платить за электричество. Про­ тянув в окошечко квитанцию и деньги, он вдруг медленно упал к ногам стоявших в очереди... Приходит тетя Парасковья, всплескивает руками: — Успокоился наш Кириллыч, отвоевался, царство ему небесное! А я бегом на автобусную остановку. Еду к другим родственникам. А передо мной — все отец. То на лугу взмахивает настоящей литовкой, то в пристройке — воображаемой. В глазах иногда туманится, будто сып­ лется морозная копоть. Автобус Фвыряет, он трещит и скрипит всеми суставами. Меня сжи­ мают люди. И никому в голову не приходит, что у меня сегодня умер отец. Окна затянул такой каракуль инея, что в автобусе сумрачно. Окна усеяны глубокими прозрачными кружочками, которые надышали маль­ чишки. Они ногтями нацарапали разные рожицы, домики. Рисунки све­ тились на сером инее. А его каракулевые завитушки темнели, будто присыпанные сажей. Я отвожу глаза, и опять передо мной отец с литовкой среди травы... Весь день я мотался по городу, боясь идти домой, к тому страшному, что там делалось. Со справкой врача я поехал в загс, взял разрешение на пбхороны- Пошел на телеграф, дал телеграмму Шуре и Алексею. Я тянул время. В четыре часа уже стемнело. Самый короткий день кончился. Началась самая длинная ночь. Из окон в туманную тьму протягиваются полосы света, как от фар. Вся улица капустно хрустит, люди спешат домой, в радостное тепло. Еще только шесть, а кажется, что уже полночь. Туманная, черная стужа. Ликует грозный декабрь. Семнадцать часов будет тянуться эта ночь... Дом полон людей. Дяди, тетки, соседи, какие-то старухи. Отец вни­ зу, в комнате за печкой. Он лежит головой в угол с иконами. Вокруг не­ го жарко потрескивают свечи. Мигает лампадка. Небритое лицо его спо­ койно, равнодушно. Как сильно побелели усы! Пахнет воском и ладаном. Возле отца, вся благостная и просветлен­ ная, читает псалтырь тетя Маша. Она читает монотонно и певуче... В кухне кипит самовар, Мария что-то реже-г, кладет в тарелки. Я поднимаюсь наверх. Там, среди женщин, сидит мама- Как всегда в таких случаях, вспоминают последние слова и пцступки умершего и видят в них особый, затаенный смысл. — Стучу я к нему недавно в каморку,— рассказывает мать,— и крийу: «Ушла я!» А он выглянул в дверь, в руках у него рашпиль и рва­ ная галоша,— и этак по-доброму говорит: «Беги, беги! Я задвину пал­ ку». Мне даже не по себе стало: никогда в жизни он так не разговаривал со мной. Тетя Парасковья недавно увидела в доме разноцветную бабочку: — Смотрю, порхает! Это зимой-то! А потом исчезла, как не было ее. А Коробочка видела сон: 98