Сибирские огни, 1967, № 6

Так же я люблю теперь старые издания Гоголя, Лермонтова. Люблю их шрифт, их оформление, их иллюстрации... Недалеко от книжной лавки я обнаружил отца. Прикончив свои извозчичьи дела, он стал подшивать соседям вален­ ки, заливать галоши— этим и жил. А последнее время принялся торговать на базаре... Сжалось у меня сердце, когда я увидел его. Тут вытянулся целый ряд таких же, как и он, последних «частников». Они, эти «последние из могикан», разложили свой товар на тряпицах, разостланных прямо на снегу. Отец сидел на низенькой, детской скамеечке, сгорбился, облокотил­ ся на колени. На нем латанные-перелатанные серые валенки в огромных, самодельных галошах, склеенных из автомобильной камеры, ватные штаны, на полушубок натянут истертый брезентовый дождевик, на руках вышорканные собачьи мохнашки, на шапчонку надернут капюшон. Лицо от мороза багровое, на усах сосульки. А стужа1была невыноси­ мая. Сидит отец, а перед ним на разостланных мешках лежит его товар, который он насобирал в сарае, на чердаке, в сенях. Тяжеленные амбар­ ные замки без ключей, клнЪчи без замков, кучки ржавых, выпрямленных гвоздей, старые шарниры, горки деревянных шпилек, мотки дратвы, крючки, ведро, молоток. Будто собрался отец куда-то уезжать, и вот — распродается. Глядишь, к вечеру и наторгует на бутылку денатурата и на пирож­ ки с осердием. Сидит, сгорбился, аж душа примерзла к ребрам... САМАЯ ДЛИННАЯ НОЧЬ В ГОДУ Декабрь самый студеный, глухой и темный месяц, с самой длинной в году ночью. День как узкая светлая щель между завалами тьмы. Десять утра, а еще только едва посинело. Окна толсто заросли бе­ лой шерстью. На ней стужа выдавила всякие травы, листья, целые джунгли. В доме сумрачно и холодно. Он уже старый, промерзает в углах. Мать гремит березовыми дровами, вываливая их на железный лист, прибитый возле плиты. От бело-веснушчатой коры вьется морозный дымок. По радио объявили: мороз 46°, школьники могут в школу не идти. Я радуюсь. Славно провести целый день со своими книгами. — Сходил бы, сынок, за хлебом,— просит мать,— а то уж больно у меня дел-то много. Не хочется. Противно торчать в этих чертовых очередях. Но я вспо­ минаю наказ Шуры помогать матери. Совсем плохо живем мы. Шура в армии, Алексей — сам по себе, отец — тоже, матери мы запретили белить и стирать на людей. Трое жи­ вем на небольшую Мариину зарплату. Выхожу на крыльцо и задыхаюсь. Все тонет в морозной, темно-се­ рой копоти. В ста шагах ничего не видно. Неба не видно, солнца не видно,— будто их и нет- Когда осенью деревья оголились, в городе было пусто и просторно, а сейчас в нем снова тесно, вдоль его улиц всклубились сплошные бе­ лые деревья. Березы залохматились таким куржаком, что нельзя раз­ глядеть ни веток, ни стволов, ни сучьев. А ветви тополей и кленов стали толсто-ворсистыми, похожими на белые оленьи рога. 95 <