Сибирские огни, 1967, № 6

шарахнул его в грудь. Старик взмахнул руками, повалился и со всего размаху ударился затылком в плоский, огромный камень, врытый в землю. Череп, наверное, треснул, и старик тут же умер. Быкову ничего за это не было. Отец сказал, что он «сунул кому следует». Рядом с пивной в новом доме жила украинская семья. На калитке висела надпись: «Бойтесь злыбой собаки». Но собаки не было. Хозяин Ли- ференко — громоздкий и неуклюжий, словно конь. Жена его — полная, рыхлая. Ее круглое, чернобровое лицо удивляло яркой желтизной. И вся она казалась болезненной. Был у них сынишка Петька. Весь чистенький, золотоволосый, румя­ ный, с алыми губами. Моя мама рассказывала, что отец его когда-то очень много пил и избивал жену. Во время одного дебоша он перевернул детскую кро­ ватку и ребенок от испуга стал глухонемым. Лиференку это так порази­ ло, что он перестал пить. Его терзало чувство вины. Петька всегда щеголял в украинских вышитых рубашках, в новень­ ких сандалиях, у него была куча всяких игрушек. Недалеко от нас стояла избенка портного Тарасыча. Он иногда шил мне штаны или куртки из чертовой кожи. В избе его ничего не было, кроме длинного стола, на котором, скрестив ноги, сидел Тарасыч, да ши­ рокой деревянной кровати, заваленной лохмотьями. Помню облупленную печь, грязные, бугристые стены, опадающие слоистые пласты известки, кривые оконца, в которые смотрела конопля. И — запах. Тяжелый запах киснущей грязи, сырости, известки и дыма. Лысый Тарасыч был толстым, похожим на бабу. На лбу его тор­ чала шишка с грецкий орех, на шее висел сантиметр. Помню его большущие ножницы и добрую улыбку. Он надевает на меня черную куртку, исчерченную мелом, сметан­ ную белыми нитками, одергивает полы, проверяет — не жмет ли под мышками, а сам говорит: — Вон дождь пошел. А знаешь, как он получается? Зной. Вода испа­ ряется в небо. Там она застывает льдинами. Лед ходит, а люди зовут его тучами. Льдины сталкиваются и получаются гром и молонья. А ког­ да льдины опускаются ниже, они тают в тепле. Вот тебе и дождь! Несчастьем его жизни была жена, морщинистая, растрепанная, веч­ но пьяная ведьма. Тарасыч зарабатывал деньги, а она их пропивала. На углу квартала стояли три дома, принадлежавшие маминой се­ стре, Марине Меркурьевне Куклиной. Считалось, что тете Маше повезло. Из деревни она ушла в «нянь­ ки». Жила у разных «барынь», о которых всю жизнь отзывалась с уми­ лением. Одна из барынь увезла ее в Харбин. Там тетя Маша вышла замуж за приказчика Филимона Куклина. Переехала с ним в Хайлар. Открыли магазин. Перед революцией вернулись в Новониколаевск. Здесь по­ строили три дома. Один — двухэтажный, комнат на двадцать. Сейчас его захватили квартиранты-неплательщики. Кончили строиться, и тут же Филимон умер от тифа, косившего лю­ дей во время колчаковщины. Была тетя Маша очень богомольной, скупой. Маленькая, худень­ кая, с острыми глазками, она не нравилась мне. Очень суеверная, она знала великое множество всяких примет. И все они говорили о беде. Щелкнет в ее доме матка на потолке, тетушка так и обомрет: смерть посетит дом. Она верила, что видеть во сне печь — к печали, вол­ ны— к волнению, мелкие деньги — к слезам, хлеб — к добру. 7