Сибирские огни, 1967, № 6

— Ты чего сюда приперся?! Звали тебя сюда?! Ты чего здесь, падла, вынюхиваешь?!— раздается вдруг пронзительный крик за моей спиной. Вздрогнув, я оглядываюсь. У входа отгорожен дощатой переборкой угол. В дверях его стоит с веником в руках женщина в стареньком полу­ шубке, в мужских брюках, в сапогах. Ее худое лицо с острым носом, с острым подбородком и с острыми ярко-черными глазами — злое. Мне кажется, что она сейчас бросится на меня. Я, чуть не заикаясь, объясняю ей, к кому приехал. Женщина увидела на полу чемодан, и лицо ее смят- чилось. — Тут шпаны полно крутится. Вчера вот недоглядела и сперли со стены пиджак,— объясняет она неприветливую встречу.— Раздевайся, садись к печке, сушись. Вон топчан Алёхи-парикмахера! Оказывается, Алексей не только землекоп, но еще стрижет и бреет всю бригаду. , С радостью я вижу на стене родную гитару из дерева «птичий глаз»... Кончилась смена. Ребята щепками соскребают перед дверью глину с сапог, входят промокшие, искоса взглядывают на меня, идут к своим топчанам. Не особенно-то шумят, видно, намахались за день лопатами. Появляется Алексей. Он с грохотом распахивает дверь, горланиг: «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала». На нем испачканная глиной телогрейка, надетая козырьком назад кепка. Увидев меня, Алешка на миг остолбенел, потом кинулся ко мне, чуть не сбил со скамейки, потащил к своему топчану. — Ну, леший, угомону на тебя нет,— ласково ворчит сторожиха. — Да как же это ты, Муромец?.. Вот, черт, здорово! Как с неба свалился! Все живы, здоровы? Как Дунька? Мама как? И другие? — тормошит он меня. Ноздри его раздуваются шире, правый глаз радуется, а левый ис­ коса будто лукаво усмехается. В красноармейском шлеме, в гимнастерке без ремня, в галифе, под- ходит Князев, крепко сжимает мою руку. Теперь уже нельзя назвать Князева Васькой. Передо мной стоит спокойный и серьезный бригадир комсомольской бригады имени Чапаева. Ребята кругом — кто чинит рубаху, ктр читает, кто режется в кар­ ты, кто просто лежит. Алешка раскрывает привезенный чемодан. — Живем! — взвывает он радостно и трет руки. На соседних топчанах зашевелились. Алешка притаскивает с печки большущий медный чайник. Тут же образуется кружок. Хрустят солеными огурцами, дурачась, разбивают яйца о лбы зазевавшихся, с удовольствием нюхают домашние Пирожки, вонзают в них зубы- — Тут мы, понимаешь, живем часом — с квасом, порой — с водой. Сверху — блеск, а в брюхе — треск,— объясняет Алешка. — Хороший блеск,— и Князев треплет на нем косоворотку с дырой на локте. Все хохочут. — Видит и кривой — у кого костюм плохой,— балагурит Алешка. Мне нравятся эти ребята, приехавшие кто откуда: с Волги, с Алтая,. из Рязанщины, Орловщины. Разные говоры, разные характеры... Князев, неторопливо макая луковицу в тряпочку с солью, расспра- шивает о Шуре. Я напоминаю о их схватках из-за икон, из-за романсов. Василий задумчиво усмехается. — Да-а, брат, шумели... Загибали по молодости. А теперь вот они шумят,— и он, щурясь от едучего лука, кивает на сидящих. 88