Сибирские огни, 1967, № 6

путешествия по крышам, набеги на чужие огороды, знойные дни на Оби. Последний раз мы сидим с Володькой на конюшне. Мы как-то вдруг оба повзрослели. Издали доносится крик стекольщика. Он несет на плече узкий ящик с листами вспыхивающего стекла и женским голосом сверлит воздух: — Сте-екла вставля-ять! Сте-екла вставля-ять! Дома у нас побелка. Мать распахнула все окна, двери. Выносит с Марией вещи во двор. На ветках тополей, на заборах, на веревках про­ ветриваются пальто, полушубки, коврики, половики. Среди двора стоят фикусы, столы, стулья. На бревне пылает зеркало. Мария, босая, в •фартуке, набрав из кружки воды в рот, с шумом прыскает ее на фи­ кус. С листьев, как после дождя, сверкая, сыплются капли. Мать наливает воду в ведро с комками извести. Та начинает за­ кипать, дымиться. И вот уже к ведру нельзя подойти: оно бурлиг, •брызгается белым, жгучим. Мать пушит, обминает мочальную кисть. Возле нашего дома белеет новыми досками пристройка. Между досками для тепла насыпаны опилки. Эту пристройку с отдельным вхо­ дом соорудил отец. Он жил в ней отшельником. Даже еду сам себе готовил. Все вышли из повиновения. Когда-то он был хозяином. И вдруг все обернулось иначе, его будто за руку схватили. И отец бе­ жал из дома. Во дворе проходил мимо нас с таким видом, как будто никого и не было перед ним. Ночами пил денатурат, и мы через бревенчатую стену слышали его невнятное пение, какие-то выкрики, бормотанья. Отец потерпел очередное поражение. В городе появилось много грузовиков, автобусов, легковых автомобилей, и извозчиков почти уже никто не нанимал. А кроме этого, крепкими налогами прижали, установили твердую таксу, да еще овес и сено подскочили в цене, вот и пришел конец извозчикам. Исчезли они навеки с улиц Руси- матушки. Скрипя зубами, продал отец лошадь и пролетку пимокатной артели... С крыши мы видим, как во двор заходят двое парней. — Ну, где твой дореволюционный одер, папаша? — горланит здо­ ровенный парень в тюбетейке, в красной майке-безрукавке.— Еще не протянул ноги?! Мы из артели! Другой, почти совсем мальчишка, стриженный под ежика, в оч­ ках, в белоснежных брезентовых туфлях, стеснительно посмеивается над выкриками товарища. Отец угрюмо оглядывает их, молча относит к забору стол, стулья, фикус, идет под навес, схватившись за оглобли, выкатывает на сере­ дину двора легкую, старенькую пролетку. Парень в тюбетейке тут же плюхается на сиденье, задирает ноги и, гогоча, срет: — Эх вы, залетные! Посторонись! Стопчу! Парень в очках похохатывает, хлопает по лаковым, потрескавшим­ ся крыльям пролетки. Отец швыряет в пролетку хомут, сбрую, вожжи. Глядя на выламывающегося парня в тюбетейке, я сердито шепчу: — Балда! Тот, что в очках, с мальчишеским любопытством рассматривает все эти ремни, бляхи, кисти. 77