Сибирские огни, 1967, № 6

^ Пока Лиманские готовили очередной стол, она вышла немного под­ работать. Зачарованный, я ходил за ней по кварталу. Она заглядывала в открытые окна, во дворы, гадала, клянчила. По городу немало бро­ дило таких цыганок. Но эта певунья родилась красавицей. В ушах ее болтались серебряные серьги, на плечах лежала черная шаль в красных цветах, кофта была ярко-желтой, юбка зеленой. В черно-спневатых во­ лосах горела красная гребенка. На шее посверкивало монисто из стер* шихся монет. Босая, шла она лениво, мягко. И казалась совсем равнодушной, когда ей кричали хозяйки: — Иди, иди дальше! Шатаетесь по дворам, попрошайки! Выгляды­ ваете, что где лежит! Мне было обидно за певунью, и я едва сдерживался, чтобы не за­ пустить камнем в крикливую бабу. Наконец цыганка подошла к нашему дому и увидела в открытом окне Шуру. Он тогда учился на курсах стенографии. Положив на подо­ конник учебник, Шура выписывал из него разные мудреные значки. Был он среднего роста, ладно скроенный, лицо узкое, смуглое, гла­ за чуть выпуклые, ласково-насмешливые. Темные волосы у него такие тонкие, что один волосок не сразу-то и разглядишь. А давай, красавец писаный, погадаю тебе,— запела цыганка, оолокачиваясь на голубой подоконник.— Хочешь — на карты кину, хо­ чешь— на ручке всю правду скажу? Шура с интересом посмотрел на нее, улыбнулся. Тополя густо дымились пухом. Он снежинками оседал на синеватые волосы, на черную шаль цыганки. Таборная певунья разбросила на подоконнике веер карт. Дамы, валеты едва были различимы, так они вытерлись. Разбухшие, промаслен­ ные, залохматившиеся с краев, карты шлепались, как оладьи. А на сердце твоем, соколик, лежит бубновая дама. Сушит она твое сердце,— Цыганка серьезно посмотрела в глаза Шуре,— Но стоит на твоем пути, чернобровый, король крестей. Затаил он против тебя чер­ ные думы, а помогает ему пиковая злодейка. Меня удивляли ее слова и нравились. Интересно, что это за дама у Шуры? Ведь о нем все говорили: «скромный, как красна девкаЬ> «Писа­ ный красавец». Ну, ладно! Пусть! Я люблю Шуру. Будет много у тебя, яхонтовый, пустых хлопот, но останешься ты при своих интересах... А позолоти-ка, батенька, ручку, дальше на картах кину! Шура, все улыбаясь, высыпал ей в горсть какую-то мелочь. Цыган­ ка воспрянула: А в головах у чернобрового дальняя дорога. Вот и печаль на серд­ це выпала, скорая разлука, слезы будут большие. О, плохо, больная постель в чистом поле вышла тебе... А сердце твое успокоится важным разговором в казенном доме с червовым королем и возле бубновой да­ мы. Вот она в головах у тебя со своей сердечностью... А не найдется ли у тебя, батенька, папирос? Восемнадцатилетнии «батенька» протянул ей пачку дешевеньких папирос «Смычка». ■— Это ты ночью пела? — спросил он. — Я,— ответила цыганка, закуривая. — Гебе бы в театр... Ты знаменитой можешь стать! — Зачем? У тебя удивительный голос! И поешь ты удивительно! — Я пою для себя, а не для других. 5