Сибирские огни, 1967, № 6

да?! От нетерпения мне хочется бегать по коридору, выгдядывать на улицу. НЪ я боюсь прозевать известного поэта и не отхожу от двери ре­ дакции. Как я с ним встречусь? О чем буду говорить? И еще боюсь, как бы меня не турнули из коридора. Подумают, что хочу чего-нибудь слямзить с этих полок. И тут же думаю о своей будущей книжке в лиловой обложке. Меч­ та о ней сладко бередит душу. Когда дверь с улицы визжа открывается, в сумрак коридора на миг вкатывается солнечная вспышка. Железный груз на веревке с грохотом захлопывает дверь, и в коридоре становится еще темнее, унылее. Вглядываюсь в идущего: не поэт ли? Обдав меня весенней свеже­ стью, запахом талого снега, человек проходит, не взглянув на меня, скрывается за какой-нибудь облупленной дверью. Жду уже час, а может быть и три. За дверью все стрекочет машинка. В два часа нужно быть в школе. И уроки я еще не сделал. Пошел в редакцию утром, думал обернуться быстро. А вот как получилось! Я все томлюсь, прислонившись к стеллажам с кипами газет, пере­ минаюсь с ноги на ногу, даже пытаюсь сесть на корзину, но она трещит, готовая развалиться. Я и не подозревал, что уже вступил на тяжкий литературный путь, который требует не только дарования, но и бесконечного терпения, спо­ собности ждать и ждать. В ту минуту, когда я должен был садиться за парту, дверь завиз­ жала, заклубилось солнечное сияние, и из него выскочил человек, выст­ релив в меня. Я вздрогнул, но тут же понял — это ахнула дверь. Че­ ловек входит в комнату редакции. Замирая от робости, плетусь за ним и я. Передо мной щуплый, небольшой мужчина с худым лицом, с пло­ хонькими усиками, в старом, потертом костюме- Человек как человек, ничего поэтического в нем нет. А Шура говорил, что это известный поэт, называл его сборник сонетов «Чаша любви». Мне очень понравилось это название. А от слова «сонеты» сердце у меня замирало. — Этот молодой человек к вам,— хрипло говорит машинистка.— Ни свет ни заря заявился! — она засмеялась. Я чувствую себя униженным, краснею. — Вот... тут написано... прийти... гонорар,— бормочу я, подавая за­ писку. Вяткин улыбается, произносит: — Посиди, я схожу в бухгалтерию. Я воспаряю духом и веселею, представляя, как он сейчас принесет мне деньги и как я ими чудесно распоряжусь. Перед глазами проносит­ ся перочинный ножичек, ощетинившийся лезвиями, кулек с крем-брюле. Я слышу львиный рев. Вяткин приносит какую-то желтую квитанцию, подает мне. В ней написано, чтобы книжный магазин выдал мне книг на рубль двадцать копеек. — Мы школьникам деньги не выдаем,— объясняет Вяткин-— Да и зачем они тебе? Книги интереснее! Точно полоснули мне по сердцу всеми тремя лезвиями ножичка с перламутровой ручкой. х Это было первое сокрушительное поражение на литературном пути. — Ты много читаешь? Вот-вот, читай, брат, читай. Русских класси­ ков читай. И пиши нам. Будь нашим деткором.— Вяткин пожимает мне РУКУ- Солнце ослепило, я задохнулся от свежего воздуха. Текут, сверкают 60