Сибирские огни, 1967, № 6

ду рядами, хлопают откидными сиденьями. В руках белеют какие-то бумажки. Над залом, на пяти цепях, висит целый пожар из стекла и света. Наверное, еще от купцов осталось. Мне Шура говорил, что здесь при царе купеческое собрание было. А теперь это «Рабочий дворец». Интересно смотреть на музыкантов в оркестровой яме, заставлен­ ной пюпитрами. Они дудят, пиликают, бьют в барабан, в тарелки. — Это еще не играют! Это они настраиваются! — говорит мне в ухо Галя. А над музыкантами закрывает сцену пребольшущий, в тяжелых складках, занавес. Синий бархат. Его словно изрыли. Три раза звенит. Гаснет внезапно пожар над залом. Становится да­ же будто прохладнее. Только в занавес упирается, давит луч прожекто­ ра. Да в оркестровой яме светляками светятся над пюпитрами лампоч­ ки. Их прикрывают сверху черные колпачки. Говор, пиликанье, ду­ денье обрывается. Тишина. Застучал кто-то палочкой. Галя шепчет о дирижере. И вдруг как бы все в театре и внутри меня запелр, зазвучало... Плывет занавес... Лесная поляна... Танцуют юноши и девушки... Танцуют радостно. И каждое их движение как бы звучит... Н'е понимаю, не понимаю, что там на сцене происходит. Но с Га­ лей не пропадешь! Рот ее не закрывается- — Вон тот — принц Зигфрид. Он сегодня именинник. А это все его друзья. Они поздравляют его... А эта вон — Фенечка. Она подлиза. К ди­ ректору из-за ролей подлизывается. Мама говорила... Вторая картина мне нравится больше. Я вижу дикие скалы. А меж­ ду ними таинственное озеро. Медленно проплывают лебеди. На моих глазах из-за скал всходит луна. Во рту у меня пересыхает. А музыка звучит-звучит, ширится. — Здесь живет злой волшебник Ротбард,— шепчет Галя.— Видишь, птицы. Это заколдованные девушки-лебеди. Вот если кто-то кого-то очень полюбит, ну, на всю жизнь,— тогда они снова станут людьми. Вот эта, видишь, справа — это принцесса Одетта. Ее танцует моя мама. Ее полюбит принц, а она — его. Я смотрю на Галю с уважением и робостью. Сколько она знает и какие слова говорит! Принц мне совсем не нравится. Без штанов он. Я так и заявляю Гале. Она фыркает в платочек. — Он же в трико! Понимаешь? Кто в брюках танцует? И потом, это сказка! , Театр, и темная ложа, и музыка, и лебеди, и озеро, и шепот, и теп­ лое дыхание в мою щеку... Домой я не вхожу, а врываюсь. Вот будет удивленно ахать мама, слушая мой рассказ. И вдруг все идет кувырком. — Причаститься бы тебе, сыночек, надо. С недельку попобтуй, а ?—< встречает она меня просительным, ласковым шепотом.— В субботу схо­ ди помолись, а в воскресенье исповедуешься и причастишься. Опять эта церковь! Я весь так и ощетинился: — Не хочу! Не пойду! В школе надо мной будут смеяться!/ — А ты потихоньку, украдкой... Грешно ведь.-. — Не хочу! Не пойду! Меня скоро в пионеры будут принимать. — Накажет боженька... Сейчас, после театра, после радости, счастья, о церкви и думать не­ возможно. В ней из темноты, озаренные свечами, смотрят страшные, ху­ дущие лица святых, клубится дым из кадила, кругом вздохи, всхлипы­ 55