Сибирские огни, 1967, № 6

пальцем тронешь маму... Понял? Пора бросать старорежимные замаш­ ки. Теперь нет царя-батюшки! — Ты всем нам жизнь изломал! — кричит Мария, потрясая над от­ цом обоими кулаками.— Из-за тебя и я, и Шурка, и Нинушка не смогли учиться! Никто специальности хорошей не получил1 — А кто вам не велел, паскуды,— хрипит отец. — А кто их кормить, одевать бы стал?! — Мария яростно тыкает в меня, в Алексея.— С таким папашенькой они с голоду подохнут! Хри­ старадничать под окнами пойдут. Зальешь глаза водкой,— зверем ста­ новишься. Убирайся от нас из дому! Не нужен ты нам такой! Наплодил ораву, а воспитывать, кормить, одевать должен дядя? Убирайся! Мы здесь хозяева! Мы с Шуркой твоих детей кормим! — Отец от такого на­ пора даже протрезвел... С этих пор дебоши кончились. Отец жил молча, ни на кого не гля­ дя. Собственный дом стал ему враждебным. Я, упиваясь дерзостью, во все горло выкрикивал при нем какие-то- стихи против царя и буржуев. Иногда отец, не вытерпев, кричал: ■— Цыц ты, полудурье! А то я тебя живо взнуздаю! СНЕЖНЫЕ ПЕЩЕРЫ Весь февраль выли выоги, обрушивались бураны. Они навалили- на крыши толстенные, слоистые пласты снега. Пласты взмывали на кра­ ях крыш закрученной волной прибоя, свешивались над землей. Н'очью заносило дома так, что утром соседи откапывали друг дру­ гу двери. Вдоль тротуаров хозяева набросали снежные хребты выше челове­ ческого роста... Змеится поземка. Дымятся края крыш и гребни сугробов. Низкие, беспросветные тучи, кажется, набиты снегом. Утром еще темно, а я уже во дворе и со мной Быча и Ромка-цыга- ненок. Штанины натянуты поверх валенок, чтобы снег не попадал. Мы взбираемся на катушку, политую водой, толкаем друг друга и кучей, на спинах, на животах, скатываемся, вопя, вниз. По бокам ка­ тушки воткнуты елки, оставшиеся от рождества. Это мы сделали для красоты. И правда, катушка наша красивая. Я люблю кататься на ней один поздними вечерами, в снегопад или при луне. Катаешься и катаешься, думаешь и думаешь о чем душе угодно. А с тобой снегопад и побелев­ шие елки. И какая-то тихая любовь в душе... Мы с ног до головы в снегу, рукавицы и штаны сначала отсырели, а потом застыли и теперь торчат коробом, гремяг, как брезентовые. Если руки начинают коченеть или нос щипать, мы сейчас же нати­ раем их до красноты жгучим снегом. Толкаем друг друга в сугробы, валяемся в пушистом снегу. — Быча! Лизни дверную ручку, отдам перочинный ножик,— кричу я. — И лизну! — Слабо! ■— И лизну! Я уже не раз лизал,— хвастается Быча. — Обзовись! — Гад буду! Быча несусветный вруша и хвастун. Мы его изобличаем на каждом' 47-