Сибирские огни, 1967, № 6
Петька восторженно дает одно-му подзатыльник, другого толкает в снег, у третьего сдергивает шапку. С ним не связываются. Один парнишка примчался на кудлатом псе, запряженном в санки. На собаке настоящая маленькая сбруя, хомут и даже дуга с оглоблями. Мальчишка держал вожжи. Глядя на него, кругом хохотали. Петька страстно стонет, выставляет большой палец, что значит: «Здорово!» Он тычет себя в грудь, подкручивает воображаемые усы и показывает на запряженную собаку. Это нужно понимать так: «Я ска жу отцу, чтобы он достал мне такую же упряжку!» И тот, конечно, достанет. Отец беспощадно балует Петьку, заглажи вает свою вину перед ним. Догоняя друг друга, мы катаемся между елок, наваленных кучами и воткнутых в снег. Налетаем на людей. Нас ругают: «Нечистый вас но сит, оголтелые!» Примчались в рыбный ряд. И вдруг я запинаюсь, падаю на бочку. На меня хлещет что-то про тивное, холодное. Я ошалело вскакиваю. Упавшая бочка окатила меня с головы до ног селедочным рассолом. Стою мокрый, облепленный че шуей, а кругом хохочут лавочники, покупатели. — Ну, губошлеп, не мешкай, шпарь скорее домой, а то в сосульку превратишься! — кричит мне хозяин бочки... АЛЕШКА НА ОБИ Скоро Новый год, рождество. В домах моют, белят, стирают. У ма тери дел по горло. Она работает в домах известных докторов. Прино сит от них для меня с Алешкой то пряники, то конфеты. Руки у нее очень болят, они багровые, распухшие, в ранках. Ночами она стонет. В этот вечер мать задержалась. Отец дымит махоркой, подшивает валенки. Зацепив за дверную ручку несколько суровых ниток, он сучит дратву. Потом я держу эту дратву, а отец, растянув во всю кухню, натирает ее варом, зажатым в куске кожи. Дратва становится черной, липкой. Мне хочется выскочить в трескучую стужу и побеситься среди снега под луной, но отец ругается. Я, Шура и Алешка уходим «наверх». И там у нас начинается инте ресная жизнь. Нина и Мария на работе. Н'ам — приволье. Шура окончил курсы монтеров и теперь ходит по городу с «кошка ми» через плечо, с мотками проводов и с брезентовой сумкой на боку. В сумке побрякивают патроны, плоскогубцы, отвертки. Уже во многих домах горят его огни... Сначала Шура читает нам Чехова. Читает он очень смешно. Мы с Алешкой хохочем до упаду, когда он изображает дьячка с больным зубом. А потом мы гасим свет, выворачиваем овчинные полушубки, об ряжаемся в них. Мы — медведи. Шура сидит на кровати, курит, смеется над нами. А мы носимся в темноте на четвереньках, налетаем на стулья, кро вати, падаем, катаемся по полу, рычим, воем, прячемся под кровати. Иногда отец снизу, в освещенный квадрат люка, кричит: — Чего вы там беситесь, крученые?! Черти горластые! Топаете, как жеребцы! Известка с потолка сыплется, лихоманка вас забери! Мы затихаем, фыркаем, зажимая рты, бегаем на цыпочках. В тем 39
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2