Сибирские огни, 1967, № 6
Была у Белослудцева странность, удивлявшая меня: попивая чай с лимоном, он курил и стряхивал пепел себе в стакан. Он объяснял мне, что пепел прошел сквозь огонь, что он чистый. Допив чай, Белослудцев втыкал окурок в лимонный кружок на дне стакана. Однажды он взгромоздил на стол большущий батарейный прием ник. И вот в нашем доме зазвучала музыка. Ничего подобного я еще не слышал. Белослудцев жил в нижнем этаже. Комнатка была такой малень кой, что дым одной лишь папиросы заполнял ее всю. От кухни ее отгораживала дощатая, беленая переборка. Как только вечером квартирант включал приемник, я садился воз ле его двери и слушал. Не помню сейчас, о чем говорили по радио и, вообще, говорили ли, я только помню голоса певцов, звучание оркестра и особенно скрипки. Я мог слушать их день и ночь. Тут же в кухне стояла кровать отца, застланная ватным одеялом, с верхом из разноцветных лоскутов. Слушает он, бывало, слушает, ле жа на кровати, а потом задерет ногу к потолку, опустит штанину до ко лена и, жмурясь от наслаждения, постанывая, начнет царапать волоса тую икру обеими руками. Он очень любил так чесать ноги. А со стены, с коврика, того и гляди, прыгнет на него полосатый тигр с разверстой пастью. Потом, задымив махоркой, принимался рассуждать об услышан ном. Певица для него «визжала», скрипка «верещала», певец «драл глотку», от оркестра у него «башка раскалывалась». «Воют, галдят, му зыка громыхает, и что к чему сам черт не разберет»,— это он об опере. Рядом с нами построил дом Антон Иванович Солдатов. На толкуч ке он открыл магазин. Горой лежали на прилавке красные головы гол ландского сыра, стояли небольшие новенькие бочонки знаменитого си бирского масла. Солдатов торговал бойко и умело и, конечно, развернулся бы во всю, да финагенты не спускали с него глаз. Всегда приветливый, он любил нас, ребятишек. Еще Солдатов любил читать Зощенко и журналы «Смехач». Неугомонный, деятельный, он ездил в деревни, закупал у крестьян масло, сметану, яйца. В магазине ему помогал мальчишка-сирота. На очень бледном ли це Саньки ярко краснели маслянистые губы. Страшный сластена, он горстями ел сахар, постоянно с хрустом жевал карамель «малинку» и «лимонные корочки». Он мог есть масло без хлеба, черпая ложкой пря мо из бочонка... Каждый день по распоряжению Саньки я прибегаю к нему. Пока Солдатов в магазине, околачиваюсь поблизости, глазею на толкучку. Зеленый попугай дремлет на краю старенькой шарманки. У хозяина синяя фуражка с лаковым козырьком надвинута на бро ви, глаза мутные, сонные, торчит горбатый нос, нижняя, толстая губа немного отвисла. Он лениво крутит ручку, и шарманка хрипло играет «От павших твердынь Порт-Артура». Вокруг толпятся зеваки. На шар манке лоток. Он разгорожен на отделеньица-гнезда. Из них торчат свертки. Внутри этих свертков таятся разные сокровища. — Сколько лупишь? — спрашивает крестьянин, обливаясь потом. Он зажимает под мышкой бич. — Два гривенника, папаша! Дешевле семячек,— оживляется шар 30
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2