Сибирские огни, 1967, № 6
берется за черень, вытертый до костяного блеска, смотрит зачем-то в небо и, сказав: «Бегай, здесь земляника есть»,-— широко, и вольно, и ра достно врубается литовкой в стену травы. Полыхнул первый полукруг, второй, третий, и пошло, и пошло, отца словно невидимая сила тащит вперед, в накатывающуюся зелень. Резко, свежо пахнет скошенной травой. Гнедко передвигается, взбрасывая спутанные ноги, фыркает, звуч но рвет и пережевывает траву, иногда высоко поднимает голову, насто раживает уши, смотрит вдаль, раздувает большущие, палевые с черны ми пятнами, ноздри и ржет. — Балуй! Разыгрался! — доносится лихой крик отца. И — вжиг, вжиг — сильно, властно, четко. Комары жгут вовсю. Я ору «э-э-эй!» ...И была тогда роща из молоденьких, густых берез. Они перепута лись ветвями. Под зеленью, если смотреть издали, стволы их сливались в сплошной белый заборчик. Березы перебросили через него ветви... И была земляника. Зеленая полянка. Ни ягоды. А проведешь рукой по зелени, и за рукой на миг вспыхнет красная полоска. И снова по гаснет. Тут уж садись на корточки, разгребай траву, заворачивай ли стики: под ними висят алые капли-ягоды. Сухие, они кажутся мокрыми... Внезапно потемнело. Откуда-то подкралась черная с желтыми ба рашками туча. Она двигалась быстро, тяжелая, ужасная. ...Я подбегаю к телеге. Уже катится мускулистый ветер, стелятся, льются травы, кипят рощи. Отец таскает охапками скошенную траву, укладывает в телегу, пласты ее задираются, дыбятся. Отец увязывает возок веревками. Я помогаю. Над головой у нас так звучно трещит, что Гнедко приседает, шарахается. Мы с отцом тоже вздрагиваем. — Вот язви тебя! — удивляется он. Совсем темнеет. С шумом двигается к нам туманная стена. Она опахивает нас холодом. Я набрасываю на голову, на плечи дырявое ма мино пальто. Едва отец натянул дождевик, как по его спине громко забарабанило. Он запрягает дымящегося, довольного Гнедка с зелены ми губами. — И как это мы с тобой проворонили ее, полоротые?! — кричит отец, показывая на тучу. Тут пыхнуло нам в самые глаза, ударил раскатистый залп в самые уши — я ослеп и оглох. Но уже через некоторое время слышу веселый голос отца: — Не сахарные — не размокнем! В траве — шум, на нашем возке — шуршание, будто ворошат его невидимые руки. По крупу Гнёдка мясисто шлепает, по оглоблям, по седелке дробно стучит, а по моим голым ногам так и настегивает во дяным веником. И только мы выбираемся на затравевшую дорогу, ливень как буд то кто-то обрывает. Я сбрасываю разбухшее пальто, смеюсь. В лица нам бьет низкое солнце. Ливень уходит от нас сверкающей стеной. Эту сте ну из густо и туго натянутых летучих полос еще можно догнать. И я догоняю. Светлый ливень шипя, точно он сыплется на горячее, ползет по траве в одном шаге от меня. Я вбегаю в его золотую кутерьму, ору под этим огромным душем и выскакиваю, снова бросаюсь и опять выкиды ваюсь из шипящих струй. Я оглядываюсь. Отец смотрит на мою игру с ливнем. Он как сво рачивал цигарку, так и замер, держа в одной руке клочок газеты, а над ним щепоть с табаком. 26
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2