Сибирские огни, 1967, № 6
свежих ратников строй». Ярко вспыхивают в разных местах бенгаль- ские огни, мечется луч прожектора, и вдруг все поднимают головы к туманно-лунному небу. Оттуда доносится рокот мотора. Это кружится аэроплан. «Сибревком» или «Юнкере»? В городе их всего четыре, мы знаем их по именам. Аэроплан кружится над площадью, бросая вниз красные ракеты. Похоронный марш звучит и звучит. Кончает один оркестр, начи нает другой. И вдруг с каланчи на городском корпусе, что выходит на площадь, падает восемь звучных, будто бы круглых ударов колокола. Уже восемь часов. С трибуны несется: — Сейчас, товарищи, тело Ильича предается погребению! Толпа замирает. Я, как осиновый лист, дрожу от этих слов, от хо лода и от всего, что вижу. Пронзительно-тревожно, переворачивая все сердца, каланчист на чинает бить на корпусе в набат. Единый вздох потрясает дымящуюся площадь. Выше поднимаются факелы. В лунную, туманную высь взле тает с земли ракета и рассыпается вьюгой искр. Навстречу ей летят ракеты с аэроплана. На другой стороне площади пыхнула ослепитель ная белая вспышка из вздыбленного жерла орудия. Ударяясь о камен ные стены домов раскатистым звучным громом, дробится первый вы стрел. Твердая полоса прожектора устремляется в небо, вышаривает аэроплан. Со всех сторон города, длинно и разноголосо закричали гудки паровозов, лесопилок, мельниц, завода «Труд», кожзавода, мылзавода, мастерских депо... В это время остановились и замерли все, кто работал. Я слышу и вижу, как плачут кругом женщины. Низко склоняются черные, красные знамена. Я трясусь, дышу в рукавицы... С площади, по проспекту, потянулась черная, среди белых снегов, бесконечная вереница. Мы бежим с Шурой домой, оба замерзшие, молчаливые, перепол-' ненные виденным. По всему кварталу у калиток переговариваются люди. От холода набегают слезы, и мокрые ресницы мгновенно склеива ются. Приходится сощипывать с них ледок. Раскатывается пальба и треск закрываемых отцом большущих ам барных дверей, резко звякает щеколда. Четко слышится, как через дорогу, у своей калитки, мать глухоне мого Петьки произносит: — Горе-то какое! К отцу идет сосед Солдатов. Усищи его закрутились калачами, как собачьи хвосты. — Ну и морозец-батюшка, ну и зажал, анафема, дохнуть нельзя, аж за сердце хватает,— говорит ему отец навстречу. Щеки начинает щипать вовсю. Мы с Шурой забегаем домой. Губы онемели, промерзшее пальто дымится в тепле. Шура поднимается наверх, а я греюсь у печки, прямо рукой таскаю из сковородки картошку. Отец уже сидит за столом с Солдатовым. Оба курят крепчайший самосад. — Теперь вполне возможно, что всех «товарищей» из России вы тряхнут,— тихо бубнит отец.— Власть, как дышло... У Солдатова багровое лицо задумчиво. — Вряд ли,— сомневается он.— Проторговались, видно, мы! / Сибирские огни № 6 областная Б И Ь <ИО ! Е К А № № т 2 17
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2