Сибирские огни, 1967, № 6

модержавием на баррикадах Первой рус­ ской революции. Близость двух книг не ис­ черпывается, однако, родственностью мате­ риала и некоторых героев. Во многом близкими оказываются и художественные приемы раскрытия характеров действующих лиц, принципы композиционного решения темы. В романе «Философский камень», как и в повествовании «Хребты Саянские», зна­ чительное место отводится спорам и рас­ суждениям героев о смысле жизни, о принципах борьбы и т. д. Очень многое узнаем мы о Тимофее Бурмакине в его спорах со Своренем, которому все ясно и понятно и который такую же ясную без­ думность всеми силами стремится привить своему товарищу. Правда, это ему не удается и во многом потому, что есть у Тимофея еще один «собеседник» — комис­ сар Васенин, и, наконец, потому, что сам Бурмакин не лишен способности размыш­ лять и оценивать свои поступки по самому высокому счету. Из жестоких испытаний, которые щед­ ро преподносила ему нелегкая жизнь, Ти­ мофей Бурмакин выходит обычно не про­ сто победителем, но еще и заметно обога­ щенным духовно, окрепшим в своем классовом самосознании. В четырнадцать лет, после зверского убийства колчаковца­ ми его матери, чувство мести приводит его в красногвардейский отряд. Но постепенно убийца матери каратель Куцеволов стано­ вится для Тимофея еще и символом всех враждебных сил, борьба с которыми те­ перь для юноши осознанная необходимость и даже потребность. Е(це более сложным испытаниям подвергает Тимофея послево­ енная действительность. Нелегко даются победы в этой жизни Тимофею, но мы ве­ рим в их реальность главным образом, на­ верное, потому, что самая серьезная из них одержана им над собой — никогда не под­ даваться стремлению «трусливо оберегать себя ложью». Что же придает Бурмакину столь завид­ ную нравственную силу? Прежде всего, по­ жалуй, родная почва. Он действует в своей среде, в той, которая взрастила и вскор­ мила его, которую он хорошо знает и по­ нимает. Не в этом ли один из источников силы и упорства, достойных Николая Ост­ ровского, а также автора замечательной повести «Всем смертям назло» В. Титова, которого трагический случай лишил обеих рук, и он, не желая остаться за бортом жизни в расцвете лет, пишет свою повесть карандашом, зажатым в зубах? И, напротив, герой, оказавшийся в не­ привычной для него среде, некоторое время осваивает новые обстоятельства, акклима­ тизируется, так сказать, в них, а это, есте­ ственно, лишает его на какое-то время возможности в полную меру проявлять свои душевные качества. Такова жизнь. И если писатель, вопреки ей, станет расписывать необыкновенные подвиги, совершаемые ге­ роем с молниеносной быстротой, то чита­ тель просто не поверит в их реальность, ведь время литературных героев — «пришел, увидел, победил» — безвозвратно ушло. Очевидно, этим в какой-то мере можно объяснить бросающуюся в глаза бесхребет­ ность Кянукука, героя романа В. Аксенова «Пора, мой друг, пора». Кянукук, как мо­ лодое дерево, небрежно пересажен в иную почву, поврежденные при этом корни так и не оживают. Это же обстоятельство за­ метно ослабляет сопротивляемость деятель­ ной и самобытной натуры Пастухова (по­ весть С. Антонова «Разорванный рубль»). Довольно скоро незадачливым колхозным «воспитателям» удается подогнать беспо­ койного юношу под свой серый шаблон. Невозможно просто представить себе та­ ким вот образом «перевоспитанным» Тимо­ фея Бурмакина, хотя сил, воздействующих на него в таком же направлении, было до­ статочно. Заметную эмоциональную нагрузку не­ сут в последнем романе С. Сартакова ли­ рические отступления, хотя автор значи­ тельно реже прибегает теперь к этому ком­ позиционному приему. Ярко выраженная лирическая окрашенность придана лишь тем главам романа, которые посвящены нелег­ кой судьбе Людмилы Рещиковой, потеряв­ шей отца, белогвардейского офицера, но навсегда оставшейся для ребят и девчат деревни, где она теперь живет, «белячкой». Лирическое отступление «Память, па­ мять... И счастье и горькая беда челове­ ческая», в вариациях повторяющееся не­ сколько раз, настраивает читателя на нуж­ ную эмоциональную волну, а это в свою очередь облегчает, понимание внутреннего мира героини, драматизма ее судьбы. В связи с этим хотелось бы возразить тем исследователям литературы, которые склонны противопоставлять «лирическую» прозу «аналитической». К какому роду про­ зы в таком случае от-нести названные главы романа С. Сартакова? Как классифициро­ вать роман-балладу Ицхокаса Мераса «На чем держится мир»? Здесь налицо «чисто» лирические средства художественного ото­ бражения. Отнюдь не случайно слово «бал­ лада» стало составной частью термина, определяющего жанр произведения. Но раз­ ве вместе с этим книга молодого литовско­ го прозаика не является одновременно и «аналитической», разве не дает она нам точные и яркие приметы времен фашистской оккупации? Как видим, дело в том, что «лирическое» и «аналитическое» хорошо совмещаются, и такое слияние двух, каза­ лось бы, противоположных начал, дает блестящие результаты. Доказательством этого может служить и повесть Ч. Айтма­ това «Прощай, Гульсары». Следует остановиться еще на одной су­ щественной особенности писательского по­ черка С. Сартакова, ярко проявившейся и в последней книге,— умении четко наметить революционную перспективу в книгах о прошлом и исторически обосновать явления сегодняшнего дня. 176