Сибирские огни, 1967, № 6

ней, разве бегал бы по три раза в столо­ вую? Сам виноват, что спишь, обняв свои колени. Пуста, холодна и моя девичья по­ стель. Молодость проходит, маком алым от­ цветает». Но ведь так же бескрылы, про­ заичны, приземлены мечты о любви самого Наримана. Вот он видит в кухне общежития понравившуюся ему девушку и — сразу же: «Я представил, что кухонька эта моя Шол- пан готовит вкусный пирог, я ей помогаю, а здесь же рядом топает ножками мой сын...» Разоблачение парадности и показухи к концу повести подменяется противопостав­ лением «высоких слов» «вкусному пирогу». Однако, разве это противопоставление? Ведь «высокие слова» в кавычках, фаль­ шивые «высокие слова» — это по сути де­ ла псевдоним того же «пирога», во всяком случае они во имя этого «пирога» и про­ износятся. Открытое признание высочай­ шей ценности «вкусного пирога», конечно, искреннее, но много ли стоит искренность мещанина? Постижение сложной диалектики дей­ ствительности нелегко достается молодым писателям, и на его пути для многих не­ избежны срывы и блуждания. Однако та­ лант В. Буренкова и Ш. Муртазаева не­ сомненен, и можно многого ожидать от их новых работ. Думается, что журнал прав, предоставляя свои страницы их далеко не бесспорным произведениям, в которых, тем не менее, чувствуется пафос поисков жиз­ ненной правды. Обращение многих современных казах­ ских писателен к национальной истории, к национальным традициям, к раздумьям об особенностях национального характера глубоко оправдано. Тут далеко не все так просто и гладко, как представляется иным теоретикам. К примеру, для большинства молодых казахов-горожан русский язык стал сейчас уже не «вторым родным», а основным языком. Это необходимо, это диктуется условиями учебы в высшей пщо- ле, условиями труда в лаборатории, про­ ектном институте, цехе современного заво­ да. Талантливейший поэт Олжас Сулейме- нов, чью популярность и авторитет в Казахстане трудно представить неказахстан- цу, пишет на русском языке, так как казах­ ский не может служить инструментом для его творчества с широчайшими историче­ скими, историко-культурными и психологи­ ческими ассоциациями. Между тем, Сулей- менов крепчайшими нитями связан с тра­ дициями казахской поэзии. Нельзя делать вид, что во всем этом нет драматизма. По­ этому исследование того, как прорастают л развиваются лучшие традиции народа в новой действительности, столь не похожей на ту, что создала их, поэтому борьба с «традициями», рожденными феодально-бай­ ским бытом и стремящимися выдать себя сейчас за народные, стала одной из основ­ ных задач казахской литературы. Поэтому понятным становится появление таких про­ изведений, как это вот, например, стихот­ ворение Кадыра Мурзалиева: Мои безобидные предки В дни бесконечных скитаний Теряли свой кров нередко, Теряли тепло свиданий. Теряли беседы плавность. Озера теряли землю, Теряли старость и славу И в небо теряли веру. Все мои предки теряли. Песни теряли, дерзость. Но никогда не теряли — Щедрость. (П е р е в о д С, К И С Е Л Е В А ), Здесь делается попытка обобщения основ­ ных черт национального характера. Среди таких произведений, опубликованных в «Просторе», особенное внимание привлека­ ет замечательный рассказ Баурджана Мо- мыш-улы «Музей-апа». В рассказе, как обычно у Б. Момыш- улы, нет острых сюжетных поворотов, дей­ ствие течет медлительно, между тем отор­ ваться от него трудно. Знаменитому офи­ церу Панфиловской дивизии, ставшему большим писателем, в высшей степени при­ сущ дар целенаправленного, наполненного творческой волей наблюдения. Один эпи­ зод, вроде бы и незначительный, другой, третий, один короткий штрих, еще один — и вдруг перед нами возникает совершенно законченная, исследованная до самых глу­ бин души фигура человека — не просто живого, но вобравшего в себя, оставаясь при этом конкретным характером, черты целого жизненного — социального, психоло­ гического —типа. Музей-апа — это сестра рассказчика, пожилая аульная казашка, прозванная так своим маленьким племянником потому, что обликом она напомнила ему манекен в этнографическом музее — «старуху в на­ циональном костюме». Музей-апа отнюдь не идеализирована писателем — она хра­ нительница и ревнительница всех старых обычаев, в том числе и тех, что именуются пережитками. Музей-апа, в общем-то, и за калым, и появление русской невестки при­ водит ее далеко не в восторг, тем более, что сын женился вопреки всем порядкам, не посоветовавшись с матерью. И живет она с невесткой от столкновения к столк­ новению. Впрочем, иначе и быть не мо­ жет,— слишком разные они люди, моло­ дая русская горожанка и старая казашка из аула. И трудно сказать, полюбят ли они когда-нибудь друг друга, но если между ними все же устанавливается какой-то духовный контакт, то заслуга тут целиком принадлежит старшей. Музей-апа оказы­ вается хранительницей не только разум­ ных и неразумных обычаев старины, но и морального опыта народа, и этот опыт подсказывает ей, в чем необходимо пойти на уступки русской невестке, даже если они противоречат кодексу традиций. Этот же моральный опыт, сконденсировавший муд­ рость многих поколений, в других случаях невольно подчиняет себе русскую женщи­ ну, заставляя ее совершать поступки, не­ привычные ей, по польза которых стано­ вится ей очевидна. Монументальный образ Музей-апа —■ 172