Сибирские огни, 1967, № 6

ходить под благословление и целовать руку у «батюшки». Я удирал из церкви и бегал с мальчишками по кладбищу. Старшие брагья мои и сестра Мария в церковь не ходили, да и отец тоже был равнодушен к богу, а попов всячески поносил. Религию вы­ смеивали песни безбожников, расклеенные плакаты, клубные спектакли, на которые изредка водил меня Шура. Вот они на меня действовали. А поучения старух и монашек пролетали мимо ушей. И картины ада с грешниками на сковородах не пугали. — Чепуха все это! Выдумка! — сказал мне Шура со своей обычной, мягкой усмешкой. Матери он этого не говорил, не хотел обижать ее. — Она в другое время родилась. А ты — в другое. Понял, Му­ ромец? Меня Шура и его приятели прозвали Муромцем. Шура никогда не бывал в тягость другим и не навязывал своих привычек, своих взглядов. Ему очень хотелось учиться, но, видя, как матери трудно «ставить нас на ноги», пошел работать. А работу тогда было найти нелегко, тем более восемнадцатилетнему, без всякой профессии. Длинная очередь к «бирже труда» не иссякала. Тогда Шура кончил вместе с девчатами курсы стенографии и печатания на машинке и устроился секретарем в горсовете. Все заработанные деньги он отдавал матери. И вообще ста­ рался всячески ей помочь. Колол дрова, таскал воду, даже при случае мыл посуду и пол... Л ЕН Й Н — Пойдем, пойдем, опаздываем,— говорит Шура.— Теплее одевай­ ся! Портянки намотал на ноги? Я укутываю лицо до самых глаз шарфом и завязываю уши белой заячьей шапки. Шура в старой, вытертой борчатке... Была такая странная одежда: до талии она облегала человека плотно, а в талии овчина, собранная крупными сборками, опускалась, топорщилась толстой юбкой-коло­ колом... Мы почти бежим. Печальны и тревожны эти дни. В городе только и говорят о смерти Ленина. Мы бежим к горсовету, где собираются комсомольцы, чтобы идти на площадь. Сегодня хоронят Ленина. Туман лежит недвижно тяжелыми клубами дыма. Сквозь него све­ тит луна, обведенная тремя радужными кругами. Стужа опаляющая. Гудят телеграфные столбы, подрагивают провода в инее, похожие на белые канаты. В разреженном воздухе звуки летят далеко и гулко. В величавой, строгой тишине раздается щелканье бревен, досок. Затвердевшие от мороза сугробы звенят под ногами. Калитки ахают, как выстрелы: лю­ ди выходят на улицу. Из конца в конец квартала слышится звонкий хруст жесткого снега под ногами, раскатистый, как под каменной аркой, простуженный кашель, говор прохожих. Весь город в движении. Все идут к площади, к своим учреждениям, уже двигаются колонны. Стужа перехватывает дыхание. В конурах, под крыльцами скулят от холода собаки. Утром в застрехах, на чердаках и сеновалах будут лежать де­ ревянные воробьи костяными лапками вверх. 15 .