Сибирские огни, 1967, № 6

лектив театра заведомо поставил себя в невыгодные условия. Диапазон режиссерских и актерских возможностей ограничен внутренними ре­ зервами пьесы, самим качеством драматур­ гии, во многом несовершенной. ...Больной Полежаев пытается встать, начать работать; его успокаивают, уклады­ вают в постель, «потчуют» лекарствами. И на все это уходит уйма дорогого сцени­ ческого времени, а действие топчется на месте, персонажи буквально толкут в сту­ пе воду. И в результате — даже не про­ сто томящая скука, а растущее чувство глухого раздражения: скорей бы все кон­ чилось — и так все ясно! В этих сценах должны были быть ре­ шительные купюры, но театр их не сделал. А как изображен лагерь врагов Поле­ жаева, скрытых и демонстративно откро­ венных? Драматург набросал их эскизы, кое-где только «проекции» (кухарка, коллеги По­ лежаева, лишенные живой художественной плоти). Традиционным «злодеем» выгля­ дит ученик Полежаева Воробьев. Его игра­ ет артист В. Лиотвейзен. Ему очень труд­ но наполнить неповторимым индивидуаль­ ным содержанием очень жесткую схему. Лощеный, респектабельный, высокомерно­ брезгливый, кадящий фимиам в адрес «учителя», лицемерно-заискивающий перед его женой, Воробьев сразу же, в лоб ха­ рактеризуется как персонаж негативный. И достойно удивления, как Полежаев мог терпеть такого ученика. А ведь он его дол­ го терпит, хотя и устраивает ему разнос за «мемуары». По логике пьесы Воробьев окончательно саморазоблачится как озлоб­ ленный буржуазный интеллигент. Но, в сущности, никакого разоблачения не тре­ буется, ибо драматургическая тенденция образа ясна почти с самого начала. Поэтому сцена, в которой истеричный Во­ робьев в присутствии студентов-белопод- кладочников, пришедших заявить свое возмущение «красному» Полежаеву, ярост­ ными жестами расшвыривает рукописи уче­ ного,— обычный комментарий для «непо­ нятливого» зрителя. Попутно следует сказать, что группа названных студентов из-за своей внешней и внутренней безликости не способна иг­ рать предназначенной ей роли идейного врага Полежаева. Очень уж ничтожный этот враг. И не нужно было его «пугать матросом», а следовало просто вышвыр­ нуть за дверь, как нашкодившего щенка. И совсем уж бледно в художественном отношении выглядит лагерь «лояльной» профессуры, которая демонстративно от­ казывается почтить своим присутствием квартиру Полежаева в день его семидеся- типягилетия. Лагеря-то собственно никако­ го нет. На сцене появляется одна-единст- венная кухарка (артистка Г. Былева), при­ сланная хозяином заявить «протест» про- фессору-«изменнику». Ее базарно-крикли­ вую демонстрацию трудно воспринимать серьезно. А. П. Чехов заметил, что «про Сократа легче писать, чем про барышню или кухарку». В данном случае — это не в бровь, а в глаз. Действительно, характер Полежаева глубже и богаче остальных. И не только в драматургии, но и в сценическом вопло­ щении. Заслуженный артист РСФСР Г. Яшунский появляется в начале спектак­ ля традиционно-рассеянным старичком с седенькой профессорской бородкой, юркой, ныряющей походкой и вечной озабочен­ ностью. И это несколько настораживает. Но постепенно внешность персонажа начи­ нает «оживать». И мы видим, что это не маска, а характер. Живет характер — жи- Еет человек, каким его создал артист. Г. Яшунский убедительно передает посто­ янный, неугасимый накал мыслей и чувств героя. Они то скрываются куда-то вглубь и видны лишь в ушедшем в себя, напря­ женном и горящем взоре, в собранности всей фигуры, то вдруг получают разрядку в широком жесте, взволнованйой речи. Вспомним, как в холодной и пустой квартире под аккомпанемент выстрелов ра­ ботает замкнувшийся в себе Полежаев, вспомним его сдержанное, но полное лас­ ковой тревоги отношение к жене, которую мягко, лирично играет артистка Л. Лепор- ская,— и мы увидим одного Полежаева, вернее, одну сторону его натуры. А когда разгневанный Полежаев обру­ шивается на пришедших с обыском мат­ росов, которые предполагают в нем «бур­ жуя», спрятавшего хлебные запасы, или произносит речь, обращенную к бойцам, уходящим на революционный фронт,— это другая сторона. Артист использует богатую палитру то­ нов, освещая грани характера Полежаева, игру света и тени на них, психологические нюансы. Г. Яшунский тонок и человечен. Но один, как известно, в поле не воин. Окружение главного героя лишает его возможности стать крупной личностью, зна­ чительной фигурой. Тема верности своим убеждениям, революционной страстности, одержимости ученого — тема, близкая нам сегодня, присутствует в спектакле лишь в зачатке. У Полежаева нет равных или хо­ тя бы достойных его противников, и это мешает круто завязать конфликт, придать ему масштабность, драматический размах. Жанровая камерность постановки, хотят этого или не хотят ее создатели, ведет к идейно-художественному «обмелению» спектакля. Тем более что и лагерь друзей, единомышленников Полежаева, выглядит не ярче, чем лагерь врагов. Любимый ученик Полежаева, студент Бочаров (Л. Варфоломеев), рекомендован зрителю словесно-повествовательными фор­ мулами, почти без всякой драматизации, как передовой человек, революционер. За­ тем он надолго «выведен» из сюжетной канвы (мы узнаем, что Бочаров аресто­ ван), чтобы в конце спектакля появиться в качестве положительного «фона». 164