Сибирские огни, 1967, № 6

которого начал переводить в 1913 году. Надеюсь в этом году сдать наконец в пе­ чать томик «Избранного Блейка». Немного отдохнув (сил у меня еще очень мало), буду продолжать начатую еще в Москве статью о поэтическом мас­ терстве». Каждое стихотворение писалось, как первое. И — как последнее. Оно долго вынашивалось, по когда на­ чиналась непосредственная работа, Мар­ шак будто шел на штурм — в ЭТОМ сти­ хотворении для него сосредоточивалось все. Он иногда писал два варианта и про­ сил тех, кому доверял, сказать, какой — лучше, звонил по телефону, и невозмож­ но было себе представить, чтоб кто-нибудь в этот момент сослался на свою заня­ тость. Стремительным движением выхватывал Самуил Яковлевич нужный листок из ог­ ромных ворохов рукописей, машинописей, гранок, версток, сверок, книг,— и, каза­ лось, этот листок был еще горячим, как неостывшее литье. Бальзак пишет в романе «Кузина Бет- та»: «Тот, кто может бегло обрисовать сло­ вами свой замысел, уже прослывет челове- ^ ком незаурядным. Этим даром обладают все художники и писатели. Но создавать. Но произвести на свет! Но выпестовать свое детише, вскормить его, убаюкивая его каждый вечер, ласкать его всякое утро, обхаживать с неиссякаемой материнской любовью, умывать ею, когда оно испачка­ ется, переодевать его сто раз в сутки в свежие платьица, которые оно поминутно рвет, не пугаться недугов, присущих этой лихорадочной жизни, и вырастить свое де­ тище одухотворенным произведением ис­ кусства, которое говорит всякому взору, когда оно — скульптура, всякому уму, ког­ да оно — слово, всем воспоминаньям, ког­ да оно — живопись, всем сердцам, когда оно —^музыка,—вот что такое Воплощение и "Труд, совершаемый ради него.^ Рука всегда должна быть готова к действию, всегда послушна велениям мысли». Если бы мы не знали, когда жил Баль­ зак, мы вполне могли бы подумать, что это сказано и о Маршаке. В 1950 году я впервые познакомился с Маршаком и попросил его написать статью о мастерстве для «Литературной газеты». Он не сразу согласился, сначала сказал— «посмотрим», при следующей _встрече — «может быть», потом—«пожалуй» и нако­ нец — «хорошо». Шли дни, недели, в редакции беспре­ кословно отпускали меня в рабочие часы, едва я говорил, что еду к Маршаку (— Ну, ты молодец, большая победа, поставим на первой полосе!). Но потом к моим отъез­ дам стали относиться с меньшим подъе­ мом. (— Знаешь, пора бы уже получить ктатью. И вообще — что ты там делаешь?) Что я там делал? Трудно сказать. Я сидел перед Самуилом Яковлевичем, на­ искосок, в старом кожаном кресле и слу­ шал или читал ему вслух стихи и страни­ цы будущей статьи. Она была потом оза­ главлена «О хороших и плохих рифмах». Самуил Яковлевич говорил о рифмах, о ритме, как дыхании стиха, о слове в поэти­ ческом строю, и я всегда жалел, что ни­ кто этого не записывает, в эти минуты я испытывал острую зависть к самому се­ бе — собеседнику и щемящую жалость к моим знакомым, которые этого не слышат. А затем я вспоминал, что в редакции уже посмеиваются над моими поездками, и, робко откашлявшись, спрашивал: — Самуил Яковлевич, а когда можно было бы рассчитывать получить статью? Самуил Яковлевич хмурился и отвечал: ■— Дорогой мой, будьте бескорыстны. И так каждый раз. Наконец, статья готова. Но и это еще не конец. Самуил Яковлевич переписал и перечи­ тал ее — не знаю сколько раз, я «исполнял» вслух, он слушал тревожно и придирчиво. Познакомились и решительно одобрили его друзья-советчики, на которых он испы­ тывал свои новые произведения — так ис­ пытывают оружие на полигоне. Я думал, что теперь уже, слава богу, все. Но Маршак откладывал самое вруче­ ние статьи и опять напоминал о творче­ ском бескорыстии. Однажды я, не выдер­ жав, сказал, что меня просто уволят, если не будет статьи. Он усмехнулся (уволят, какая ерунда, речь идет о более важных вещах — о стихах). Но потом вдруг смяг­ чился: — Ну, хорошо, приходите завтра. На следующий день, когда я пришел, он был не в кабинете, а в спальне — под­ нялась температура, он лежал, постель в таких случаях быстро становилась похожа на письменный стол — на. ней лежали те же рукописи, машинописи, гранки. А на тумбочке, среди пузырьков с лекарствами, лежала рукопись обещанной, чтобы не ска­ зать—обетованной, статьи. Самуил Яков­ левич показал на нее и сказал: — Вот она. Я не сводил с нее глаз, но, конечно, не мог же я просто встать и взять. Самуил Яковлевич начал говорить о рецензии, на­ печатанной в последнем номере «Литгазе- ты», спросил мое мнение. Я отвечал что-то невразумительное — мне хотелось скорее получить статью. Маршак не согласился с моей оценкой, нахмурился — наши мнения совершенно не совпали. В этот день я ста­ тьи тоже не получил — только в следую­ щий приход. Может показаться капризом: статья окончена, зачем ее держать? Почему не отдать по-деловому? Я знаю поэтов, обу­ реваемых каким-то по-кукушечьи беспокой­ ным стремлением поскорее пристроить свое детище в редакции — какой, неважно, лишь бы поскорее вручить. А здесь я видел писателя, который не может расстаться со своей* вещью, ему 151