Сибирские огни, 1967, № 6

вммжомш1НАН111ягз 3 . ПАПЕРНЫЙ Б Единое слово О днажды я застал Самуила Яковле­ вича за такой работой — перед ним лежал свежий номер «Литературной газе­ ты» с его стихами, он правил их, что-то вычеркивал, вписывал. Зачем? Ведь газета уже вышла. — Все равно. Не нравится мне. Хочу переделать. Я не могу видеть, как это на­ писано. Печатные строки снова превращались под его пером в черновик. Все начиналось сначала. А как он страдал, обнаруживая в своих стихах или статьях опечатку. Он ощущал ее физически болезненно, как будто она была не на странице, а на его собственной коже — как ноющая ссадина, незаживаю­ щая ранка. Его текст был живой частью его са­ мого. У человека есть инстинкты — самосо­ хранения, продолжения рода. У настояще­ го поэта — могучий и страшный инстинкт: стремление к совершенству, к такой поэти­ ческой окончательности, когда из произве­ дения слова не выкинешь. Инстинкт един­ ственного слова— его нельзя заменить, ради него сдирается многослойная кожу­ ра, шелуха синонимов. В сущности, синоним это «и. о.» настоя­ щего слова, временный заместитель, кото­ рый будет снят. В большой поэзии нет «заменимых». Достоевский говорит о черновых на­ бросках: «Чтобы написать роман, надо запас­ тись прежде всего одним или несколькими Хотел бы в единое слово... И з р о м а н с а . Изводишь единого слова ради... • М а я к о в с к и й . сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно. В этом де­ ло поэта. Из этого впечатления развивает­ ся тема, план, стройное целое. Тут дело уже художника, хотя художник и поэт по­ могают друг другу и в том и в другом — в обоих случаях». Исследовательница Достоевского Л. Ро- зенблюм, приводя это его высказывание, напоминает еще об одном признании: «Поэт во .мне перетягивает художника всегда» («Литературное наследство», т. 77, изд. «Наука», 1965, стр. 64, 22). В каждом писателе — свое соотношение этих двух начал. У С. Я. Маршака оно бы­ ло особенно сложным и мучительным: «художник» не давал спуску поэту, бился над стройным целым и над_ каждым сло­ вом до последнего. В некоторых воспоминаниях о Самуиле Яковлевиче проскальзывает: он был на­ стойчив, требователен, даже деспотичен. Да, деспотичен — и прежде всего к са­ мому себе. Он в полном смысле тиранил себя, не давал ни малейшей скидки на ус­ талость, на болезнь, на то, что поздно, или уже и без того много сделано. Как бы много он ни работал — все ему казалось: мало, так, кое-что В письме ко мне' из Ялты 11 августа 1963 он писал: «Здесь я успел поболеть, но все же кое- что сделал. Написал большую пьесу-сказ­ ку, забавную и вместе с тем, как мне ка­ жется, достаточно серьезную, закончил детскую книжку в стихах «Северок» и пе­ ревел несколько стихотворений Блейка, 150