Сибирские огни, 1967, № 6
Все делается не по его. Все тащится из дому, а не в дом. Никто ни чего не бережет. Никто по хозяйству не поможет, все книжки мусолят, в ученые лезут. Интеллигенция! Он постоянно пилил нас: — Давно ли батинчешки были новехонькие, а уже всмятку расхле стали. Тащите лапы по земле, как дохлые, поднять их лень. За каждую кочку цепляетесь, чтоб вас паралич расшиб. Сами-то еще гроша лома ного в дом не принесли и медной пуговицы не заработали. Со своими книжонками скоро зубы на полку положите! Покупал он одежду нам редко, а если и покупал, то на изроет. Большие ботинки «Скороход», белые заячьи шапки, длинные пальто. Я их все помню. Помню дивный запах кожи от скрипучих ботинок, ме х а — от шапки, сукна — от пальто. Обо всем отец почему-то говорил презрительно: «домишко, коро венка, лошаденка, сапожишки, огородишко»... Мать часто вздыхала: — Господи, всю-то он шею нам перегрыз!. МАТЬ И вот у светловолосой Дуни из деревни Прокудкиной началась но вая жизнь. У нее, кроме меня, были мои братья Шура и Алеша, сестры Ма руся и Нина. Мама кормила нас, обмывала, ласкала, лечила, не спала ночей. И стирала. Стирала для нас, стирала для людей, приносила вороха бе лья, ходила стирать на дом к «господам», к «барыням». Помню, в нашей кухне — клубы пара. Стены, как в бане, усыпаны каплями. В деревянном корыте шапка мыльной пены. Все мое детство завешано чужим бельем. Всегда через двор были протянуты веревки, и ветер взвеивал простыни, рубахи с мотающимися рукавами, батистовые с кружевами, диковинные панталоны. Зимой белье застывало на веревках. Мать втаскивала охапками стучащие, картонные простыни, и в доме радостно пахло снегом, мороз цем. От пачки голубоватых простынь вился белый дымок, они обросли пухом инея, если пощелкать, простыни звенят, гремят. Мать пугалась: — Не троньте, сломаются! Кроме стирки, мать еще белила. Ее приглашали в разные дома, и она целые дни белила. Возвращалась домой смертельно усталая, с опух шими, красными руками в маленьких ранках. Мать объясняла: «Извест ка извертела». Ночью не могла уснуть от боли, держала их на весу, шепотом молилась, просила у бога помощи. Отец корил куском хлеба, а «гнула горб» на нас мать. Кроме того, чтобы одеть, накормить нас, нужно было подумать и о душе нашей. Но что могла дать нам Дунюшка из деревни Прокудки ной? И все-таки то, что она дала, всю жизнь живет в моей душе. Не живя, а, по ее выражению, «горя в огне», неграмотная, заму ченная непосильной работой, бедностью, оравой детей, мужем, она все же сохранила в себе ласковое сердце. Нам, младшим, она рассказывала сказки. Бывало, топится плита. Лампа погашена. Темно в кухне. В плите трещат сосновые поленья, позванивают золотые угольки. Огненные пят на трепыхаются на лицах, на стенах, на потолке. От этого кажется, что 11
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2