Сибирские огни, 1967, № 5

— Шутю я. Не серчай. Заковыристое твое положение. Чижелое,— сочувственно качает он головой. — Заковыристое, да мое,— сердито отрезает Ставерко и, повернув­ шись, уходит по направлению к конторе. Вскоре в окнах ее зажигает­ ся свет. ...Есть и еще один в Богодаровке ночной колобродник. Партийный секретарь Георгий Игнатьевич Деревянко. Он уже поспал часа два и теперь спросонья, ежась от озноба и спотыкаясь в темноте на колдоби­ нах дороги, идет на ток, считая личное секретарское присутствие на передовой линии лучшей наглядной агитацией Он видит, как засветились окна конторы, и решает завернуть на огонек. Кто бы это мог быть там среди ночи? Спрашивая, он тут же и отвечает себе. А кому еще быть, если не Семену Ставерко! В такую мужик попал заваруху, что и ночью девать­ ся некуда, кроме как в председательскую работушку-заботушку. Уже несколько дней размышляет партийный секретарь колхоза «Заря» об этом перезапутанном состоянии коммуниста Ставерко. Так думает, и этак думает. И знает, что надо и что должен помочь, а ответ на вопрос «как?» не находит. — Сидишь?— спрашивает секретарь, появляясь в раскрытой две­ ри председательского кабинета. Ставерко быстро придвигает к себе какие-то бумажки. — Поднакопилось тут... Днем некогда... — Это так,— вздыхает Деревянко,—И я вот партийные дела под­ запустил. То есть и говорить с людьми, кроме как об хлебе, время нету. — Об чем говорить-то, кроме хлеба? — спрашивает Ставерко. В то­ не голсса его, однако, Деревянко улавливает ожидание и надежду. Несколько минут они перебрасываются пустопорожними фразами. И уже потому, что фразы эти пустопорожни и даже главного их дела, самой уборки, не касаются, обоим ясно, что неминуче состоится разго­ вор о закавыках личной жизни одного из них. — Ну и как же ты думаешь?—начинает секретарь. — Чего?—прикидывается непонимающим Ставерко. — Как думаешь с семьей быть? Тусклое лицо председателя постепенно розовеет от стыда, должно быть, а углы губ опадают вниз от горькой горечи. — Не пойму я, чего мне делать,— почти шепотом признается Ста­ верко.—Ни так, ни этак, никак. Ко мне она ни в какую идти не хочет. Слова сказать об этом не дает. Отец, говорит, мой— вор, и я, говорит, своего позора ни на чью шею вешать не буду. Гозориг: хоть сегодня разводись, хоть завтра, а из дому своего никуда не двинусь. — Ястри тебя,— произносит задумчиво секретарь.— Тогда, видать, тебе надо идти туда. Ставерко мотает головой. — Не могу. Ведь, коли вернусь,—и сам себя потеряю. Уважать себя не стану. То ушел, то обратно. Не-ет... Давно ведь я... Давно мне там все обрыдло. Все уходить гадал, строиться метил. Опоздал вот. — Так что же выходит?— спрашивает Деревянко,— Расход у вас, выходит, в разны стороны? Ставерко молчит, крутит, мнет, разглаживает бумажки. — А ты, Георгий Игнатьич, чего бы посоветовал?—спрашивает он, уже понимая, что никакой созет ему не поможет и нет такого совета. — Вишь, как получатся у нас. Не только, сказать, у тебя, а у всех 94