Сибирские огни, 1967, № 5
55 Перед самой уборкой привез зарянский председатель из города и повесил в конторе, втой комнате, где собирали колхозников на «наряд», большую, во всю стену политическую карту мира. С того дня сюда за частил колхозный сторож Сидор Михайлович Ставерко. Подолгу про стаивает у карты, рассматривает ее. Синеют моря-океаны, плывут в их синем разливе многоцветные земли. Сколь просторна, сколь хороша планета Земля! . И думает дед, что жить быда жить всем людям в добре и мире, ни тесноты, ни обид, всем вдосталь дела, всем вдосталь хлеба. Знай рабо тай, поворачивайся без устали под общим большим солнышком. Устал? Отдохни. Оглядись, порадуйся. И обратно за дело. Этак, ежели в со гласии, в дружбе, без злой утайки, без жадобы ненасытной. На кон она, война? Никому она, распроклятая, не надобна. Ни нам, то исть, ни им. В контору правления влечет Сидора Михайловича не только поли тическая карта и возможность поговорить со словоохотливым челове ком. Он тоскует о сыне. Рассматривая карту, дед прислушивается—не раздадутся ли зна комые шаги. Но никогда не обернется. Ждет, пока сын окликнет. Бы вает, что и пробежит второпях, не заметит. И сегодня все бегал, не замечая, туда сюда, собирал членов парт кома на заседание. К вечеру, сказывали, партсобрание. Теперь приутих ли там, в Семеновом кабинете. Заседают. Об чем-то тихо говорят. И от мысли, что думают там все вместе и с самим Архипычем, де ду легче, спокойней за хлеб, за сына-председателя. Закрутил дед цыгарку, оглядывает с весны не беленные стены «на рядной», увешанные всяческими графиками. В давние годы заняло правление колхоза под свою контору попов ский домок. Богодаровский поп в последний месяц колчаковщины, сме нив рясу на белопогонный мундир, погуляв с карателями по знакомым местам и посчитавшись кой с какими ненавистными ему безбожниками, утек бесследно. Заканчивают сейчас постройку новой конторы. Уже и крышей по крыли. К празднику, может, и готова будет. А все же срамотища исты доба уже в поповском дому. Полы в горницах скособочились, оконные рамы покосились и двери повело. Да и скрипят они так, что ежели без привычки, то и перепугаться недолго. Вон опять: скр-р-р... И кто это тянет их— вытянуть не может. Ху лиганит, што ли, или робеет? Во всем ить доме развел скорчеганье. — Цыц ты! —шипит на входящего дед Ставерко. И конфузится: старый, видать, человек тянул дверь из сеней. Су тулой спиной влазит, щупая ногами и переступая порог. Прости, господи! Никак, Гришка? Он ить... Он... Эва, постарел-то! Потрясли годочки... Утрясли, в чем дух держится. Ох ты-и... — Здоров, Сидор Михалыч! — снял картуз Григорий Муравьев. Обнажил сквозную на желтом черепе сединку, степенно пригладил ее. — Здравствуй, што ли,— помолчав и подумав, отозвался дед Ста верко. Кабы не слышал он о приезде Гришки, может, и не сразу узнал бы его. Вовсе другой он стал — Гришка. Григорий Муравьев вытер рукой чисто бритый подбородок, паль цем провел по глазам, застелило их, как с мороза, старческой слезой. — Начальство там? — Какое тебе надоть? Их там много. 68
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2