Сибирские огни, 1967, № 5

* * * Впервые сам с собою не хитрю и сам себе жестоко говорю,— что женщины меня и не любили, а если и любили, то забыли; но этим я совсем не удручен, лишь опытом нелегким умудрен. Я не горю. Я в суть огня вникаю, прутом по алым язычкам стегаю и вовсе не стою возле огня, а он, огонь, горит возле меня. Подснежники я не обожествляю, букетик лихорадочно не рву; и умиленно не благословляю два облачка, плывущих в синеву. Я видел, и восторженность, и томность слетали, как еловая кора, и руки в боки прыгала никчемность на сундуки дешевого добра. Я видел души — терема снаружи! — наличники резные, петушки... Но прятали в подполье эти души лишь пауков да битые горшки. Срок пробил мой — так должен и уметь я не просто обонять лишь аромат, но сдвинуть брови и разъять соцветья, и разгадать, что пахнет — мед иль яд. ПАМЯТИ МАТЕРИ Мать допоздна ждала меня домой, а я с пирушки приходил хмельной; или в своем бездумии пустом от милой шел уже часу в шестом... А ныне в забытье или во сне я жду, что мама постучит ко мне. Придешь ли ты с седою головой,— перецелую каждый волос твой. 54