Сибирские огни, 1967, № 5

мысли. Бежит горная беглянка-река, у ко­ торой «ни печали, ни тоски». «Мчится на­ век, словно на день, словно завтра прибе­ жит». Отлично сказано: это же целый ха­ рактер! А потом, когда река станет шире и глубже, ей будут тесны берега: «й сама в берегах будет биться, как плененная си­ няя птица». Но суть в том, что ...пока и не знает река, что ее берегут берега. Да, нас всех берегут берега, хотя и ка­ жутся порой тесными... Стихотворение «Ах, Туба зеленая! Я в тебя влюбленная» тоже посвящено реке: Ивами, как ливнями, берега завешаны, каменисты отмели, перекаты злы, а вода прозрачная зелена и бешена, на стремнинах, кажется, вяжется в узлы. Тут тоже легко находится второй план, и поэтесса сама даже подсказывает его: «Может, это молодость в неприступность рядится». Однако, стихотворение уже не останавливает надолго наше внимание, нет здесь такого поэтического зерна, как в «Бе­ регах». О нем только и можно сказать: звонкие стихи! Чуть ли не половина книжки — об экспе­ дициях, походах геологов и ботаников. Эти впечатления лежат и в основе стихов о ре­ ках. Ярких, живописных, свежих деталей рассыпано здесь немало. Но в целом бога­ тые экспедиционные впечатления не соста­ вили богатства поэтического. Автор рисует образ шофера: «С виду какой-то невидный», «расхлябан, разболтан безбожно». Подоб­ ные определения ничего не говорят поэти­ чески, это не образная характеристика, а этикетки... Шофер везет людей по бездо­ рожью, сквозь пыль и грязь. В концовке автор говорит: «Наш водитель? — да он не из слабых», «стоящий малый, да с таким я хоть к черту поеду». Вот и все стихотворе­ ние, построенное на внешнем контрасте двух взаимоисключающих мнений об одном и том же шофере. Причем, только авторских мнений, ибо здесь характера нет, а бед­ ность мысли налицо. Попытка передать непосредственное по­ ходное ощущение есть в стихотворении «Я не забыла, как несладко было», и снова де­ ло кончается бодрой банальностью: Но станет нужно —выйду без оглядки и много дней таких перенесу. Но, пробежав по ухабам нескольких сти­ хов, мы вдруг снова вступаем в волнующий край настоящей высокой лирики: Встречай меня в родимом государстве, сажай с собою рядом у стола, я побывала в тридесятом царстве, я в изумрудном городе была. Мой сад был горизонтами горожен, а мой дворец — высоким небом крыт, на семь ветров был мой покой возложен, на сто костров — мой немудреный быт. Сказано о тех же экспедициях, и круг ощущений вроде бы тот же самый, но воз­ действие совсем другое. Это идет от много­ сложности поэтического чувства, от много­ значности образов. Здесь сконцентрирова­ лось все главнее, что испытала поэтесса в походах, что привезла в душе. Она побыва­ ла в царстве прекрасного и неизведанного, но одновременно трудного и опасного. Пре­ красное было с ней, а тяготы и опасности ей помогали преодолевать «рыцари», «обо­ ротись то ветром, то дождем». Чисто жен­ ская нужда в защите пробивается тут в му­ жественном характере. И вот поход позади. Как широко, и ра­ достно, и облегченно сказано о своей семье: «Встречай меня в родимом государстве!». Теперь уже не страшно ощущение беззащит­ ности, оно даже приятно рядом с любимым человеком. «Сажай с собою рядом у сто­ ла»,— я устала напрягаться, насторажи­ ваться, быть самостоятельной — хозяйничай надо мной, заботься обо мне! Вот что гово­ рит нам это стихотворение. Такое богатство чувств несет и поэтиче­ ское богатство. В другом стихотворении поэтесса задает биологу вполне, так сказать, специальные вопросы: Расскажи, почему у живого деревца умирает листва? Почему поднимается снова зимовавшая зиму трава? Вопросы множатся, и вдруг мы ощущаем их тревожность: «Подскажи, для чего пусто­ цветам отдает свои соки земля?» Нигде не нарушается внешнее, «биологическое» со­ держание вопросов, но все шире, кругами, расходится по стихотворению тревожная пытливость, все явственней слышится голос поэта-гражданина, обеспокоенного пробле­ мами общественными: В тайны флоры глубоко проник ты, растолкуй, если дружен ты с ней, почему так живучи реликты на земле обновленной моей? Конечно, Н. Созинова не ограничивает свою тему экспедициями и жизнью геоло­ гов и флористов. Наоборот, чаще всего ее привлекают темы общеэтические, вечные: любовь, семья, место личности в жизни. И здесь у поэтессы есть свои завоеваниями неудачи. Вот что-то вспыхнуло в душе, еще не созревшее, самой неясное,— и получает­ ся весьма малозначительная многозначи­ тельность: На зло себе: на удивленье людям недавнее возьму да повторю: благополучье праздников и буден порастеряю да пораздарю. Поэтесса ставит перед собой дилемму: «искать себя, найти иль потерять». Как же решается эта дилемма? Как найти себя — об этом не говорится ни слова. Но зато как потерять себя, раскрывается достаточно полно: Уж потерять, так чтобы не мечталось, уж потерять, так чтобы не ждалось, чтоб ни единой строчки не писалось. 185’