Сибирские огни, 1967, № 5

даже близким людям кажется радостной и безупречной. Но Батуев всегда знал, что в тех же ис­ токах прячется и нечто иное. Двадцать лет ни он, ни Лиза не встречаются с ее стар­ шей сестрой Алевтиной, героиней загурско- го партизанского подполья. Выходит, что родственная близость, которую боевое по­ братимство должно бы неизмеримо умно­ жить, почему-то оборвалась. Даже родная мать Лизы лишь один раз повидала их, да и то считанные минуты, во время стоянки идущего мимо поезда, и решительно отка­ залась заехать к ним, хотя бы ради знаком­ ства с единственным своим внуком. Батуев еще тогда удивился тому, что произошло: «Почему не осталась у них Клавдия Семеновна?» Он спрашивал Лизу: «Обидела ты ее чем-нибудь?» Она плакала и не отвечала». Теперь, после смерти жены, Батуев сно­ ва вынужден задуматься о странном пово­ роте в ее отношениях с матерью и сестрой, тем более, что несчастье случилось сразу после того,, как сын против воли Лизы все- таки поехал знакомиться со своей ближай­ шей родней. Сопоставив все это, Батуев понимает, что если его странная догадка верна, то при­ чины самоубийства можно узнать только в том дальнем сибирском селении, куда за­ бралась теперь Клавдия Семеновна и где фельдшерица Алевтина Данкой так и не сумела спрятать от людей свою партизан­ скую славу. Там, в таежной глухомани, пряталась и правда о проступке Елизаветы, пряталась долго и напрасно. Теперь, приехав к Алевтине, Батуев уз­ нает семейную тайну, которую упорно скры­ вали даже от него. Извилистая и опасная партизанская тро­ па сестер Данкой привела их однажды в гестаповский застенок. И там Лиза не вы­ держала — выдала явку отчаянно-смелого разведчика Швеца, грозы фашистского ты­ ла. Швец погиб, а сестры спаслись. Но чу­ довищное подозрение взволновало Алев­ тину. «—Ты? — спросила она сесгру.— Скажи, ты? Лиза сжалась на кровати, все в ней вздрагивало: лицо, плечи, бедра, как у за­ гнанной лошади. — Я ' девчонкой была,— заторопилась она,— Я же девчонкой, Аля. Там били. Пальцы ломали. Потом по спине. Рубец вон — не смоешь. Они сказали: такое сде­ лают — никогда женщиной не буду. Я же умереть хотела. Почему мне смерти нет?» Смерть все-таки настигла Лизу. Правда, через два десятилетия. Таков итог следствия, проведенного Ба­ туевым, такова основная сюжетная линия романа. Неразрывное единство прошлого и на­ стоящего — сейчас, пожалуй, одна из цен­ тральных тем искусства. И эго естественно. Наш эстетический идеал вбирает в себя любовь и уважение к великой истории со­ ветского народа. Мы отчетливо знаем, как опасен всякий нигилизм, всякое поверхно­ стное забвение былого. От беспамятности до безыдейности — всегда только шаг. «На­ род уничтожают со святынь»,— написал однажды Л. Леонов. Но прошлое требует не только любви и уважения, прошлое тре­ бует познания, ибо всякая настоящая тре­ бовательная любовь опирается на истину. Сестры Данкой попытались уйти от правды, и ложь, в конечном счете, разда­ вила Лизу. Очень важно, что в романе совершенно ясно сказано: не вина сама по себе губит Елизавету Назаровну, а замалчивание этой вины, попытка жить в чужом, краденом об­ личив, попытка уйти от ответственности за свой проступок. Батуев это понимает и даже после смер­ ти жены не хочет и не может жить, скры­ вая истину. Поэтому он так настойчив и ак­ тивен в своем расследовании, поэтому кина миг не допускает он возможности принять официальную версию гибели жены, а потом постараться забыть этот несчастный случай, свыкнуться, успокоиться. Его совесть не признает компромиссов, требует бесстрашия, требует идти до конца. Для завершения романа И. Герасимов выбрал такую многозначительную ситуацию. Вернувшись из Сибири, все узнавший и отнюдь не сломленный открывшейся ему страшной правдой, Батуев ждет сына. «Скоро придет Костя,— подумал он и увидел сына. Костя шагал широко, высокий, чуть вперед плечом, и размахивал авоськой, в которой была бутылка кефира. Сейчас он войдет в подъезд, поднимется по лестнице. Они сядут вместе за стол. Ему надо все рассказать, все, от начала до конца, чтобы пройти через всю глубину правды. И Бату­ ев расскажет ему. Им вместе жить», А жить по-настоящему можно, только очистив свой дом от скрытного, потаенного, лживого. Жить можно только в чистоте. Нужно сказать, что за последнее время мысль о неизбежности возмездия за дурной проступок очень широко распространяется советским искусством. Это и понятно, ибо известное ленинское положение о неотвра­ тимости наказания, ныне непрерывно повто­ ряемое нашей публицистикой, находится в основе важнейших законодательных актов и событий общественной жизни. Следова­ тельно, есть безусловная социальная необ­ ходимость в раздумьях на эту тему, и хоро­ шо, что художники занимают свои позиции на самом главном, пожалуй, участке сегод­ няшней идеологической борьбы. Но важно подчеркнуть, что у художни­ ков должны быть именно свои позиции. Мне, например, как и многим другим, очень хо­ чется прочитать роман современного писате­ ля о неизбежности вознаграждения за доб­ рый поступок. Каждому из нас, наверно, приходилось слышать злую скептическую фразу: «Ни од­ но доброе дело не остается безнаказан­ 182