Сибирские огни, 1967, № 5

заднем сиденье ехала с ним девушка в ватнике и диковатой оранжево косынке. Ее утвердят заведующей глубинкой, и дело в шляпе. Нинуха молча села в секретарскуюмашину, датакидотряслась д райцентра, не услышав и не вымолвив сама ни слова. Новая должность испугала Иинуху лишь в том смысле, что тепер у нее совсем не останется времени, чтобы присмотреть за баклановски домом. «Да, может быть, и лучше, что так»,— грустно думала она, покачи ваясь в машине. Чутьем любящей женщины Нинуха ощутила, как что то повернулось и изменилось в Бакланове после бегства Ставерко и дому. Как видно, жива была еще любовь его к Феше и заговорила нем надежда вернуть ее. Но не ревность испытывала Нинуха, а печаль и покорное отчаяние Видать, хоть тропкой шелковой и мягкой стелись человеку под ноги хоть цветком перед ним расцвети, а все напрасно. Все будет видеть о перед собой неугасающий огонек своей любви и все будет идти к нему топча и цветы, и тропку. «Не стану я больше глаза ему мозолить...» — решила Нинуха. К полудню она вернулась на попутной зерновозке в «Зарю» и сра зу, не заходя домой, отправилась в контору. Ставерко ждал ее. В кабинете его был народ. Жестом он попроси Нинуху подождать. Она посидела на скамье у стены, пока Ставерко от пустил людей. — Утвердили?— спросил он. — Ага. Ставерко принес из бухгалтерии лист копирки, разрезал, и, пок кроил и укладывал ее меж чистых листов бумаги, Нинуха рассматрива ла его серое от недосыпанья и от всяких забот лицо. Не сладко, видать жилось ему. — Семен Сидорович! — Ну?— отозвался Ставерко, вытирая несвежим платком изма занные о копирку пальцы. — Что же теперь, что ли, вы бросили Фешу Муравьеву?— спроси ла Нинуха, краснея и теребя полу ватника. Серое лицо Ставерко стало медленно зацветать. — Вот холера какая прилипчивая, копирка эта,— сказал он, гляд на фиолетовые пальцы.— Чего это я ее бросил? — Люди говорят... Говорят, что испугались вы. — Слушаешь сплетни бабьи...—досадливо скривился Ставерко. Болтуны поганые... Пиши давай. — Чего писать-то?— подняла на Ставерко ясные глаза Нинуха. — Что же я, подлец, что ли, жену и сына бросать? Пиши вот... За нимайся чем надо... И Нинуха, испытывая огромную, освобождающую ее радость, по слушно написала акт о приеме во временный хлебоприемный пунк села Богодаровки от колхоза «Заря» полутора тысяч центнеров зерн пшеницы. И так далее. Приняла такая-то. Подпись. Тут должен бы расписаться еще и Ставерко. Он первым сразу поставил свою подпись. Перед тем, как расписаться и ей, Нинуха спросила: —• А где он есть, хлеб-то? — На току он покуда. Завтра начнем перебрасывать в сарай, чт возле тока. Там уже чистят, белят бабы... Проследи, чтобы чисто был и порядок. Взвешивать на току будем. — Крыша цела ли там?— вспомнила Нинуха тот старый ветхи сарай. 98