Сибирские огни, 1967, № 4

— Как то есть? — Да так. Числится, например, что и у нас тут, в лесу, кукуруза - «королева» полей. А она тут, и сам знаешь, в подданные не годится, не только что в «королевы»! А мне скот кормить надо. Я тут на зеленку рожь посеял. А она — вот вам... Не косить же было? Они стояли близко друг к другу. Важенцев хотел смерить секрета­ ря гневным уничтожающим взглядом, но рост не позволил. И дирек­ тор попятился, намереваясь проделать это издали. — Я драться не буду,— сказал Калитин.— Но все это обозначает, что ты солгал. В отчете показал кукурузу. И теперь будешь врать дальше: когда скосил кукурузу с этого поля, и сколько взял центнеров зеленой массы, и сколько заложил из нее силоса. И приходовать бу дешь с этого поля кукурузу? Как все это назвать? — Моралисты-ы...— забегал по кромке поля, истошно закричал Важенцев.—Что? Обманываю государство? Будете судить? — Суд всякий может быть. Не кричи. Чего ты кричишь? — Знаю. Моралисты несчастные! Праведники липовые! А зеленую массу кукурузы выдавать за чистый вес — не вранье? Не очковтиратель ство? Вода-то из нее в землю уходит, а вы ее в сводках как силос по казываете. Что? Праведники. Для кого праведники?.. Важенцев нервически пушил бороду, пряди ее, как пики, устремля лись на Калитина. Щеку директора подергивал нервный тик. — А я не хочу быть больше праведником. Хочу быть хитрым мужи ком. хозяином. Я хочу быть, дьявол вас забери, рен-та-бель-ным. При носящим не убытки, а прибыли, да-а... При-бы-ли моему советскому, моему социалистическому государству, которому я служу по чести совести, по выбору и добровольно, как единственному государству, ко торое меня устраивает. Вполне устраивает, исключая преходящие мелочи. — Да ты бы без этого... Не орал бы, что ли,— попросил ошара шенный вспышкой Важенцева Калитин. — Ладно, не буду. Однако. У меня животноводство — ведущая от расль, да? Коровы, свиньи. Я их развел, я их и кормить должен. А в у меня из года в год фураж выгребаете. Азаров у тебя, а ты у меня. Он перед Никитой Сергеевичем выпяливается, ему надо свою предан ность доказать. А мне что прикажешь делать? Важенцев все же сумел смерить взглядом Калитина. И почти успокоился. — Азаров схлопочет себе нынче и доверие, и престиж, и орден на нашем урожае. А может, и более теплые края, более теплый пост. Дьявольская личность. Как на декабрьском Пленуме распинался... Мол, свежим ветром подуло... У Азарова нос всегда чует, откуда ветер... — Ну, прорвало тебя! — раздумчиво сказал Калитин,— Не на Аза рова работаем. Слышишь? Хлеб не в его амбар сыплем. В народный. А кричишь ты потому, что знаешь — виноват. Губы Калитина тронула обычная его добродушно-насмешливая улыбка. Только почудилось Важенцеву, что на этот раз она была еще и печальной. И гнев оставил его. — Ты эту рожь, Архипыч, не видел. Ясно? Если чего... Ты не видел и ничего про нее не знаешь и, следовательно, не отвечаешь за мои дей ствия. Таесть, морально, конечно, отвечаешь. Ну, я беспартийный боль шевик. Партийных взысканий мне не носить, а другие не страшны. Рожь я сдам. Зато овес и ячмень весь себе оставлю. Взамен. На фураж. Они полезли в машину. Встрепанные, молча усаживались. Не надо было показывать тебе это поле,— не выдержал молча­ 76