Сибирские огни, 1967, № 4
прошлось по насечке, по словам «Бей фашиста!» и по сухому запястью с синими контурами татуировки «Гоша». — Кури,— предложил он,— сам я не употребляю. Для вашего бра та вожу. И водку тоже. — Тоже возите для нашего брата? — засмеялся Бакланов, нелов ко выбирая замлевшими, набрякшими пальцами папиросу из грозного секретарского портсигара и сострадательно глядя на его лицо. — Водку тоже не употребляю... Шесть лет,—уточнил неулыбчиво Деревянко.— Не пью, не курю, всяких подобных удовольствий лишил ся. А все одно. Ноет и ноет. Нервы это. Медицинский характер болез ни. От нервного состояния язва происходит. А моя работа — одни нервы и волнения. На волнах хожу. Утром вот с Романом Григорьевичем ин дивидуальную работу проводил.—Деревянко многозначительно взгля нул на Бакланова. Но тот не проявил интереса. — Премию вам назначили,—помолчав, сообщил Деревянко.— Потом привезу. Затоцкого в конторе не было. Но и премией вроде комбайнер нс шибко интересовался. Деревянко согнулся и постоял так, согнутый, будто разглядывая сапоги Бакланова. Потом распрямился и стал шарить в карманах. На шел и потянул из брючного кармана кумачовую тряпицу. — На! — Что это? — спросил Бакланов, принимая помятый кусочек ку мача. Вымпел. Знак. Завоевали. Больше всех скосили за пятиднев ку. Передовики теперь. Пристрой его куда ни то повидней. — Рано еще итоги подбивать,—недоумевая расправлял кумач в руках Бакланов.—Можно сказать, недавно взялись косить по-настоя щему. Дядя Федя! Яков! —позвал он. Тракторист ждал конца переговоров в кабине, не сходил с сиде ния жатки и Яшка. Ими еще владела инерция работы. — Ну, я поехал,—сказал Деревянко и, взглянув на растерянного и обрадованного Бакланова, улыбнулся дружески. — Пристройте вымпел-то. Да повыше, на палку, что ли... Чтоб ви дать было с дороги. Чтобы всем видать было, слышь? С теплым сердцем глядел Николай, как взбирался секретарь на двуколку. В его посещении, в этом смятом клочке кумача, в дружеской улыбке секретаря, почувствовал он его поддержку, невысказанное по нимание. — Что ли, так вымпел вручают? —ворчал дядя Федя,— Народ со бирают, собственно говоря, речи произносят... А то сунул, и баста. И поскакал. Но ворчал тракторист не зло, для порядка. Разыскал кусок доски, отсек ножом палку, застругал аккуратно и, закрепив на ней вымпел, привязал ее проволокой над дверцей кабины. Он тоже хотел, чтобы все’ видели алый знак их трудно начавшейся борьбы, знак их первой по беды. И по-детски, с наивным тщеславием засомневался: — Сгоняй, Яшка, к дороге... Видать оттуда, али нет? Пожалел материи секретарь... Махонький кусок отодрал. Бежи, Яша, погляди... Они стояли и курили, глядя, как Яшка бежит по розовей стерне, спотыкаясь, не резво. Видно замлели за день ноги у парня. А бежит, движимый тем же чувством, что и дядя Федя. — Шибко больной он,— сказал прощающе тракторист о Деревян ко,— Как с войны пришел — все эту болезнь косит... А так мужик ни- чо. Праведный. В секретари Георгия Игнатьевича при новом председа теле поставили. А то в водовозах горе мыкал. 'Гохо, собственно гово 57
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2