Сибирские огни, 1967, № 4
Песня замерла, а потом голоса вновь повторили куплет. Только речь в нем уже шла не о подмосковных, а о прииртышских вечерах. — Ишь ведь как! По-своему поют,—заметил, усмехнувшись, дядя Федя. — Сибиряки! —объяснил Бакланов. — Хорошая песня везде живет,—прогудел из-под цигарки водовоз. Дядя Федя потер припеченные жаром подошвы ног, глуховато за- говорил: — Большая в песне сила заложена... Все обернулись к нему. — Великая сила в ней, в песне...—повторил он.—В войну, быва- лоча, на переходах месишь, месишь грязь —напрочь отказываются но ги. Кажись, ступни еще шагов с десяток —станешь, как заморенный конь. И тогда уже тебя никаким манером не сдвинуть. Ну, собственно говоря, ротный у нас был кадровик, военно опытный человек, с первой германской солдатскую психологию изучал. Дает громкий приказ: «Запевай!» Конешно, тут вроде бы и не до пенья. Однако приказ есть приказ. Запевалы и потянут. Кто с петухом, кто с надсадой. А в песне, как в бою,—выручай товарища... Подают свои голоса солдаты. Попер- ва жиденько пойдет, потом, однако, распоемся. Идешь, собственно го воря, и поешь, и вроде в ногах бойкости прибывает. — Верно, не сбрехал! — подтверждает водовоз. На сизых усах его дрожат розовые блики огня. Дядя Федя посидел еще молча, двигая бровями, потом замотал высохшие портянки на ноги, обул сапоги и встал Кто-то подбросил в костер сушняка, и пламя вспыхнуло вновь, озаряя притихших людей, отодвигая дальше ночную темень. А из-за ближних копен соломы все лились и лились молодые и ста рые песни, наполняя ночную степь словами гордости, любви и отваги. — Песню тожеть человек выдумыват,— заметил водовоз.—Ху дой человек хорошую песню не выдумат. Не-ет... Дядя Федя отряхнул приставшую к одежде сухую траву, потя нулся. — Ну, спать, что ль, Николай? — Дома я заночую сегодня,—сказал Бакланов. ...С тяжелым чувством открывал он дверь своей избы. Не был дома с того дня, как похоронили мать и он ушел с поминок, не в силах перенести пьяного говора соседей. Люди объяснили это просто —хлеб не ждет. Он и вправду не ждал. Уже кончали в бригаде косовицу на свал, и теперь механизаторы вставали у штурвалов, чтобы навалиться на обмолот всей комбайнерской силой. Еще день, и Бакланов поведет ■сцеп двух своих комбайнов, начнет обмолот валков. Бакланов распахнул дверь, не зная, что увидит за ней. Кто-то был там, коли дверь не закрыта. Но он и не подумал об этом, не ждал, что кто-нибудь там есть, в его пустой осиротевшей избе. Он раскрыл дверь, и первое, что понял,—в избе было тепло. Жи ла и дышала печь. Было тепло, и пахло хлебом. Это Нинуха доставала из печи каравай. Давним, знакомым материнским жестом она спихну ла его с деревянной лопаты на лавку у печи, поставила набок рядом с другими караваями и прикрыла их чистым полотенцем. И только тог да подняла глаза на Николая. — Умыться бы,— сказал он, опускаясь на лавку. Усталость и об легчение и тепло дома охватили его. 52
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2