Сибирские огни, 1967, № 4

Но ох долгими, слишком долгими были дни ее, наполненные тру­ дом, слишком коротки и неласковы вдовьи ночи. Грузна была для бабьих плеч неразделенная ноша материнских забот. А ведь не слабыми были Лукерьины плечи. В годы войны, быва­ ло, вскидывала она на них и тащила, лишь чуть пошатываясь, чувалы с зерном, что впору таскать дюжему мужику. Ездила с бригадой в За­ речье валить лес, ворочала бревна на колхозной лесопилке, когда строили коровники. И с конями по-мужски управлялась, и за плугаря ходила в весенней борозде, и вершила стога на покосе. Не много мужиков вернулось с войны. Нужна и дорога деревне была Лукерьина сила. И она, не скупясь, тратила ее, не отказываясь от самой тяжкой, от самой мужицкой работы. Это не на бабьих ли, не На вдовьих ли плечах сибирячки вынесла Россия заботы о хлебе насущном в дни жестокой войны. Не на ее ли плечах подымалась сибирская деревня в послевоенные победные и не­ легкие годы? Полны-полнехоньки до краев были дни, отпущенные судьбой Лу­ керье Гавриловне. Но только ли трудом, горюшком и заботами были они полны? Вот они —ее парни —здесь, возле нее. Жалеют, горюют. Смот­ рит на них Лукерья Гавриловна не насмотрится. Рослые, сильные, кра­ сивые, гордые. Грамотные. И у каждого дело в руках. Не то, что они с отцом. Миновала Лукерьиных сынов и батрацкая участь, и бедняцкая до­ ля, и немецкая неволя. Спокойна за них мать. А нет у матери счастья больше, чем это. Оттого и светло ее лицо, нет смертной тоски в угасающих глазах, и хочется ей одного, чтобы не сильно они убивались по ней. И чтобы другие женские любящие руки пригрели, обиходили парней. Лукерья ищет взглядом Нинуху. Та стоит у печи, отвернулась, подрагивает коса на спине. Плачет чего-то, дурочка. Хочется Лукерье замолвить за нее словечко перед Николаем. Да губы уже онемели. Глазами только и говорит, о чем ее последние думы. А Минька все держит, все гладит большую, шершавую от рабо­ ты руку матери. Нет-нет и позовет: «Мама!» Как издалека зовет. Чуть слышит его зов Лукерья. И не отпускает он, этот слабый ребячий зов. И снова глядит, глядит Лукерья Гавриловна. На Николая, на бледное темное его лицо, на твердо сжатый рот, на первые его мор­ щинки. Крепкий мужик. Хозяин. Сохранит и без матери баклановскую семью. Не даст баловать ребятам. Сережка у изножья кровати. Ловит материнские взгляды, борет­ ся со слезами. Стыдно ему реветь. Солдат уже. После страды вскоро­ сти и в армию. А сердце ребячье еще, мягкое. Ничего... В солдатах-т© отвердеет. Лукерья устало смежает глаза. — Мама! И снова она глядит на них. Родные мои, соколы мои... Покидает, что ли, их Лукерья? Нет, остается. В каждом. В крови, в памяти, в каждой ресничке сыновьих глаз, в каждом зернышке тела. Во всей их судьбе. Мать никогда не уходит. Много людей собралось в избе. Стоят у дверей молчаливые стари­ ки, сжав шапки в руках. Неслышно плачут Лукерьины сверстницы, подружки, утирая слезы концом платка. 50