Сибирские огни, 1967, № 4
отец твой, денег, грит, заработай, уйдем. Избу ставить хотели. Из-за ее и осталися. Из-за этой избы. Босы, голы из-за ее ходили. Только чтобы угол свой был. — Из-за этой? — Из-за ее, Миня. Нову-то беа меня, видать, поставите. Постави те, заживете. Только сохрани, сынок, в памяти, что мы с отцом вы страдали в молоды годы. Ладно, что МТС образовалась, а то и из сво< ей избы по людям ходили. Хоть бы на худого конишку заработать. Голы-босы ходили — об коне думали. Какое без коня хозяйство? Перед Гришкой кланялись весной — вспаши. А он даром-от не пахал. Жилы за это тянул. Вот и ноют они, мои жилушки. — Мама! Это какой Гришка? Не тот, что с Нарыму приехал? Что землянуху на краю построил? — Нет, не тот,— подумав, сказала Лукерья Гавриловна.—-Дру гой это Гришка. Давно то было, быльем поросло. Лукерья умолкает и глядит, задумавшись, за Минькино плечо. — Мама! — Ты-от, Миня, книжки читаешь. А мы неучены были. И когда их было читать? Вставали до свету, пласталися на работе дотемна.— Лукерья приподняла голову с подушки.—Надысь Ромка Муравьев корил народ, мол, не так работают, как ране у хозяина. Гад он, Ром ка, хотя и бригадир. Ишь, куда повертывает. Свету белого не видали, работамши на хозяина. Первенького, братку вашего, так и сгубила я работой. Закрыла его махонького в доме. А он и перевернись в люль ке, в подушку личиком. В обратно-то вывернуться не мог. Так и задых- нулся. Пришла я кормить его, а он уж и синенький. И треснуло тады мое сердце. Отец-то напился с горя, подрался с Гришкой. Не пошел боле к ему на работу. Деньги-то, что на коня копили, все и прожили. Так и в колхоз вступали, без коня, без коровы. Пустыя. Это ты, Ми ня, попомни все. Из какой жизни вышли мы. Учись. Работником кол хозу будь. В сенях зашумели. Разом пришли докторша, Нинуха и Сережка — перепуганный, виноватый. Минька успокоился. Вылечат мать. Сильно будет он любить ее и жалеть. И по воду не даст ходить и скотину будет убирать. Все бу дет сам делать. Трое их. Что ли, не управятся? Что ли, не отгонят от нее болезнь? Что ли, дом новый не построят? И пусть она сидит у окош ка, в новом платье, чай пьет с вареньем, отдыхает. Минька заглядывал через плечо докторши, как, завернув рукав материной кофты, она уверенным движением вонзила иглу в голубо ватую кожу и, сказав «все будет хорошо», спокойно и деловито уло жила чудодейственную иголку в блестящую коробочку. «Конечно, будет хорошо»,— еще более уверился Минька. Утром, только стало рассветать, натаскали они с Сережкой воды, затопили русскую печь, поставили вариться картошку. Тут пришла Нинуха, подоила и выгнала корову, накормила ребят и стала отирав- лять их на работу. Сережка пошел, а Минька наотрез отказался. — С маманей буду. — Ну я забегу в обед,— сказала Нинуха. А мать лежала недвижная, как докторша велела, и только гляде ла и слабым голосом говорила, чего и как сделать. Да просила еще Коле с кем-нибудь передать, чтобы приехал. Потом прибежала докторша с иголкой. И беспокоилась, что нель зя пока маманю везти в больницу. А в полдень, перед тем как прийти докторше и Нинухе, зашел во 48
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2