Сибирские огни, 1967, № 4

они скажут больше, чем самый дотошный анализ: Здесь край земли. Здесь валунов — без счета. Пейзаж пришельцу быстро надоест1 И он ворчит: —Кому здесь жить охота! Как будто нет поинтересней мест! А жизнь — ведерком прогремит с крылечка, Сверкнет в окне, аукнется в леске... И тоненькая вздрагивает речка. Как жилка у России на виске. Та,к «проза жизни» становится подлин­ ной поэзией! Рядом со стихами, которые пронизаны ощущением полноты жизни, радостным удивлением ее богатством и многокра­ сочностью, добрым вниманием к очень раз­ ным людям, есть в книге стихи, в которых автор выступает как умный, ненавязчивый собеседник, затрагивающий самое сокро­ венное, задумывающийся о сложном, по­ рой трудном, и вызывающий на размыш­ ление читателя. В этих стихах на первый план выходит мысль — глубокая, иног­ да неожиданная, порой острая до пара­ докса. Ну, Хорошо, мы говорим —бессмертье. Храним в сердцах и памятники ставим. Но нет ли здесь какого-то обмана? Бессмертные бессмертны лишь для нас, Не для себя... И, словно бы размышляя вслух, поэт делится с читателем своим, выношенным — «человек, живя, живет не только в настоя­ щем, но в то же время—в будущем». Так утверждается высокий созидательный смысл жизни человека — «все века бессмертья им прожиты заранее...», если годы его были заполнены трудом, нужным людям. Поэт заставляет задуматься о многом. Об искренности, о «подлинности» глубоких чувств, несовместимых со всем показным, аффектированным («Кто страдает по-на­ стоящему...»). О «безжалостной добро­ те» —той, к которой стремятся, как к боль­ шому счастью: «Не имею другой мечты, лишь достойным бы оказаться той безжало­ стной доброты» («Доброта»), О «главном возрасте» — возрасте больших свершений. Поэт встревоженно напоминает: «Не про­ зевайте, не проспите начало возраста то­ го» («Главный возраст»). Не тревожили ли и вас мысли, что «не только труд­ ностью испытанье — и легкостью испы­ танье есть» («Скажи, с тобой никогда не бывало...»)? И. Фоняков выступает как поэт-мысли­ тель, поэт-аналитик, но при этом его ана­ лиз не разрушает живой прелести жизни вокруг нас. Не только о доброте людей, о красоте мира пишет автор. Он умеет быть насмеш­ ливым до сарказма, когда видит людей, достойных осуждения. В первую очередь это те, что не нашли себе настоящего де­ ла в жизни. Вот «спорщик и эрудит» все «уточняет, оттенки множит, повторяется, )ло сопя»: Он не ждет от меня ответа. Где там! Сам не закроет рта.« И вдвойне мучительна эта Многословная немота. («Вот опять он зашелся в споре...») А какая горечь сквозит в стихах о че- ловеке, в лице которого, как будто, ничего не изменилось —лишь «стало просто доб- родушьем, что прежде было добротой». Болью и сожалением насыщено завершаю­ щее двустишие: «А ведь какое намечалось великолепное лицо!» («Ничто в -лице не из­ менилось...»). Так возникает очень близкая И. Фонякову тема ответственности, гема суровой требовательности к себе. Не об этом ли напоминает и название сборника — «Начало тревоги»? Особого разговора заслуживают стихи, написанные по впечатлениям поездок. Шу­ шенское, как всегда связанное с именем Владимира Ильича Ленина, «представлено» несколькими стихотворениями. Эти стихи написаны «в двух измерениях»— в них есть ощущение и тех лет («Он (югда и Лениным не звался, он позднее Лениным назвался»), и нашего времени, с высоты которого мы смотрим на прошлое, видя в нем истоки сегодняшних и завтрашних свершений. Та­ кое двойное освещение позволяет автору подчеркнуть связь событий, эстафету вре­ мени, непреходящую современность Лени­ на. Польша, Словакия, Болгария, Мексика, Куба — таковы зарубежные маршруты поэ­ та, отраженные в его творчестве. При этом «географическим» стихам И. Фонякова со­ вершенно чужда экзотика дальних странст­ вий: больше всего автора заботят «людские нерассуженные судьбы». И эта подчеркну­ тая «негеографичность» стихов о путешест­ виях — не просчет, а достоинство. Когда задумываешься о творческих «■секретах» И. Фонякова, приходишь к вы­ воду, что главный из них — глубокая убеж­ денность поэта в необходимости сказать свое слово. Этой убежденности было бы мало (у какого автора ее нет!), если бы у И. Фонякова она не опиралась на точное чувство времени, на твердую позицию че­ ловека, имеющего свой взгляд на вещи. Внутренняя «зараженность» поэта своими темами, настоятельное желание «прорвать­ ся» к читателю со своим, кровным, выно­ шенным,— чувствуется во всей книге. И эго дает ему право сказать о «всегдашних за­ ботах и тревогах», что входили в его стихи, И вновь я спорил, уточнял и правил, И слово —не для рифмы — находил. («География») Да, бесспорно, автор искал единственно необходимые ему слова, слова «не для риф­ мы», а выражающие дорогие ему мысли и чувства; это делает каждую строку особо весомой. У И. Фонякова — внимательный, при­ стальный взгляд на жизнь, взгляд не сто­ роннего наблюдателя, а участника событий. Он не избегает трудных, суровых сторон 12* 179