Сибирские огни, 1967, № 4

осмыслен автором, напоминает скорее злую карикатуру на идейность и героизм совет­ ских людей, чем изображение героизма и идейности. У П. Романченко пионер Костя остается в городе, оккупированном фаши­ стами, приходит в библиотеку, там немец­ кий офицер предлагает ему бросить в печь тома ленинского собрания сочинений. Костя отказывается. За это фашистский солдат ведет его с книгами куда-то за город и расстреливает. «Безжизненное тело Кости закрыло книги от врагов»,— резюмирует автор. А в заключение описывается музей, в котором экспонируются эти самые книги («их в трудный час, в суровый час, ценою жизни Костя спас»), и дается портрет ге­ роя (он теперь уже «не просто Костя Ива­ нов, а Костя-пионер»), Здесь фальшь в самой основе сюжета. Непонятно, как книги могли сохраниться в чистом осеннем полюшке, пролежав там все время оккупации, и попасть затем в музей. Непонятно, что помешало врагам самим уничтожить книги. Если же они не хотели их уничтожать, тогда теряет смысл утвер­ ждение автора, что Костя спас книги. В «Косте-пионере» мы встречаем яркий пример того, как творческая несостоятель­ ность автора обессмыслила героический сам по себе факт. Ведь дело вовсе не в том, что Костя спас книги. И даже не в том, что он спасал к н и ги . Суть Костиного подвига в том (и только в том), что мальчик не мог бросить книжки в красном переплете в огонь, потому что это книги Л ен и н а , по­ тому что в них было записано слово марк­ систской п р а в д ы . Он готов был умереть вовсе не для того, чтобы спасти эти кни­ ги, а потому что легче умереть, чем сжечь их своими руками. Дело, следовательно, было не в книгах, как таковых, а в том, что они оказывались символом. Костя-пио­ нер не мог уступить врагам по той же причине, по какой настоящий коммунист не может порвать свой партийный билет. Вот это и следовало рассказать в поэме. Но для успеха требовалось соблюдение, по крайней мере, двух условий: Чтобы не слово владело автором, а ав­ тор — словом. И чтобы автор оставался с первой до последней строки верен правде жизни, правде живого человеческого характера. II С детьми так же нельзя лукавить, кри­ вить душой, им так же нельзя лгать, как и взрослым. Воспитать коммунистического человека можно только правдой. У Льва Толстого есть гениальный по краткости и глубине рассказ «Лгун» Там говорится о мальчике, который пас овец и однажды закричал, будто в стадо забрался волк. Так в шутку он кричал не раз и не два, и всякий раз прибегали на зов мужи­ ки из деревни, убеждались, что их обману­ ли, и вовсе перестали верить лгунишке. А тем временем действительно прибежал волк, мальчик стал звать на помощь, но ему не поверили, и волк передушил все стадо. Некоторое время в нашей детской лите­ ратуре бытовало мнение, что детям, ко­ нечно, надо говорить правду, но не следует говорить всей правды. Дескать, многие ве­ щи, особенно относящиеся к темным сторо­ нам жизни, не по детскому разуму. Мол, пусть дети подольше пребывают в счаст­ ливом неведении. При этом забывалось, что само детство только с высоты прожитых десятилетий ка­ жется благословенной Аркадией, а в дет­ ские-то годы воспринимается обычно как состояние, из коего надо по возможности быстрее выбираться. Забывалось также, что ребенок видит в жизни то ж е с а м о е , что человек взрослый, а чаше, благодаря своей обостренной природной наблюдательности, и больше взрослого. Наконец забывалось (вернее, не принималось во внимание), на­ сколько дети чутки ко всякой недоговорен­ ности, фальши, лукавинке. И вот резуль­ та т— писатель оказывался в положении толстовского пастушка. До поры до вре­ мени доверчивый маленький читатель, упо­ добляясь деревенским мужикам, бежал на его голос. Но постепенно привыкал к тому, что в книге его обманывают, и... утвер­ ждался в мысли: книга — одно, жизнь — совсем другое. Так воспитывается н е д о в е р и е к п р а в д е . И уже правдивое слово писателя теряет в таком случае свою силу. Маленький чело­ век оказывается беспомощным. И этим — точь-в-точь по толстовской притче — ловко пользуется «волк» чуждой нам идеологии и делает свое черное дело. Сегодняшняя советская детская литера­ тура немало делает для завоевания доверия юного читателя. Она не просто наследует все лучшее и подлинно ценное, что было, завоевано предшественниками. Она стре­ мится отвечать высоким требованиям ве­ ка, быть на уровне современного читателя, вести его за собой. Лучшие книги послед­ них двух-трех лет, такие, как «Там, вдали, за рекой» Ю. Коринца, «Удивительный год» М. Прилежаевой, «Наш колхоз стоит на горке» С. Алексеева, «Человеки» С. Баруздина, «Жил-был Пышта» Э. Цюру­ пы, «Дважды два-четыре» С. Георгиевской, «Девочка и птицелет» В. Киселева, «Ко­ стры на площадях» И. Минутко, «В стране вечных каникул» А. Алексина, «Лелишна из третьего подъезда» Л. Давыдычева и не­ которые другие, при всем их жанровом и тематическом многообразии, объединяются своей близостью к подлинной жизни, своим исследовательским характером. Образно го­ воря, главный герой этих книг —правда, большая правда нашей действительности, подчас горькая и трудная, но всегда пре­ красная необоримостью светлых гуманисти­ ческих начал. Я намеренно не называю в этом ряду кни­ ги сибирских писателей, не потому что таки* 168