Сибирские огни, 1967, № 3

■— Кто тут? Чего надо? —спросил Ставерко, запыхавшись, преры­ висто и громко. Старик вздрогнул, привстал. Узнал шурина и снова сел, присматри­ ваясь к возникшей перед ним фигуре председателя. И вдруг беззлобно засмеялся. — Сторожишь, значит? —просмеявшись, спросил Григорий. — Приглядывать надо,—все так же грозно ответил Ставерко. — А чегой-то штаны не натянул? Ставерко взглянул на ноги. На них белели кальсоны и от левой ноги путались по черной земле белые штрипки. И ему самому стало смешно. — Форма, что ли, у сторожей нонче такая? —спросил еще раз Гри­ горий.— Или трудодни сторожам короткие, на штаны не хватает? —• На брюки у нас сторожам в колхозе хватает,—сконфуженно ска­ зал Ставерко.—Только нечего тут ночью бараболить. Тебя тут никто тоже сторожем не нанимал. Спать надо ночью. А что приглядываю —то моя председательская обязанность. Мало чего чужой человек думает... В его душу не заглянешь. В ней, как вот этой ночью... Темно... — Луна вон!—сказал старик и подвинулся.— Присядь-ка... При­ сядь... Не брезгай роднёй. Уж коли такты моей персоной интересуешься, что даже ночью от этого интереса не засыпаешь, то давай поговорим. Да ты сядь, сядь, не торчи в исподних, как все равно упокойник. Разговор у меня накопился к тебе, как, значит, к председателю. — На то день есть. Разговаривать заходи в правление. Ставерко топтался перед Григорием, не зная, как бы поскорее это закончить и загнать старика от греха домой. — Правление! —огорченно сказал Григорий.—Я, может, в правле­ нии тебе того не скажу, что вот тутотка, на бывшем своем дворе, ночью. Слышь? Я к тебе открыто поворачиваюсь. По-людски хочу говорить, не глядя на то, что ты за мной, как за пакостливым котом, следишь. Ведь замечаю я — все меня из виду не выпускаешь, как все равно вора какого или бродягу. Не бродяга я... Ставерко сел на крыльцо и старательно завязал штрипку. — Кури вот,— подставил пачку папирос Григорий. Искоса поглядывая на старика, Ставерко долго брал из пачки па­ пиросу. Григорий зажег спичку и дал ему огня. Заговорил. — Было мне тридцать два года, когда погнала меня деревня вот с этого двора. Прибавь еще двадцать восемь. Шестьдесят годков мне. Воз­ раст. Не скажу, что старость. Ну, однако, и не молоденький. Пора мне к оседлому образу жизни прибиваться. — Ты, говорят, хорошо живешь в Нарыме. И дом свой и служба государственная. — То есть, обижаться не могу. Может, были бы дети —то и ладно. Осел бы там. А нету —все один. Как говорится, жили-оыли старик со старухой. Все к родным краям тянешься. Родственники тут у меня. Пле­ мяши. Внука вот жду, двоюродного. Ставерко насторожился, чужевато взглянул на Григория. __Это про Фешу, что ли? —спросил он, презрительно усмехаясь. — А хотя бы и про Фешу. Не чужая. Родного брата дочь. .— Мне родни хватает. — Эх, парень... Не гупой же гы вьюнец. Хоть и молодой. Я тут в этих местах родился, мальчишкой гут обручи гонял, рюхи оил... С дев­ ками по степи охмурялся. Женился тут... Все это... Жизнь, значит, тут у меня была. И я тут пахал и сеял .. На земле на этой. Это причина боль­ шая. Тоже, кто я ни на есть в твоем разуме, а и сердце у меня и все 7 а