Сибирские огни, 1967, № 3

Верно, была она тощей, с впалой грудью, некудышной работницей. Почти что из жалости да еще от крайней необходимости брад ее Гри­ горий на сенокос или страду. За зиму не один уемистый совок муки сыпал ей в кулек. Из жалости к ней, к малым ребятишкам-сиротам. До­ бро то не попомнила Липатиха. Добро? Буде тебе, старик. Сколь она видела его? Поди нисколь не владела его в жизни. Разве вот посля уж... И Григорий сжался плечами. Ссутулилась тень его... Уж коли стало Лилатихе легче, то посля... Когда ушел Григорий за Васюган. Так-то. Неуж ее это хоромина, сад? Может, детишки, как подросли, справи­ ли? Много, много воды утекло... И ничего тут не вспомнишь с отрадой. Все с упреком себе. И может, и не стоило бы ехать сюда и ворошить и глядеть на то, в чем нет уже прошлого и не пахнет им? Не былой своей жизни, не прежнему своему богатству позавидовал Григорий, а этой чистой, в садах, жизни Липатихи. Усмехнулся про себя: любил, значит, кричать воробей, что его соловьи затерли, да сам от за­ висти чирикать разучился. Разучился, что ли, он? Старик, что ли? Тенью стелился Григорий мимо крепких домов, вороша старое, за­ думываясь над ним. За рядами знакомых и незнакомых ворот лежала, лилась духмяным хлебным запахом родимая степь. Нет уж. Никуда боле не уйдет он от нее. Коли был он в прежней силе своей, в жестокой, противной людям заботе о справности своего двора нехорош для деревни, то теперь-то чего делить ему с советской властью? Коли виноват был в чем — простилось ему. Выстрадалось, про­ стилось. Тут будет он доживать свой век, на родной земле. А сено? Сено- то колхозное пожег он с Ромкой. Деревня спала мирно, спокойно, доверчиво прижавшись к теплой земле. Вели Григория стопы через километры улицы на свой прежний двор, к своему бывшему дому. Не сразу узнал его Григорий. Весь в кустах, деревах, которых и не было раньше. В шесть окон дом его глядел прежде на улицу заносчиво. Окон-то теперь не видать за палисадником. Ворота, видать, снесли. Столбы для чего-то поставили заместо ворот. Обвились вокруг их вью­ ны, и он, поскользнувшись на чем-то, охватил их прохладные листья. Н'е оборвал ли? Нет, кажись... Оглянувшись, Григорий тихо раскрыл калитку меж увитых вьюном столбов и ступил на свой двор. Ничего не мог он понять, озираясь. Качели, лесенки, и вроде боль­ шими грибами порос его двор. Понял: для детишек это. А стайки снесли, видать. Ногой чуть не ступил на широкую клумбу. В нос ударил острый' ночной запах цветов. Нагнулся,.потрогал их пахучую, махровую мякоть. Подышал... Осторожно обошел цветник. Увидел высокое крыльцо. И го, и не то, с которого спустился он в последний раз в тридцать первом! Стояла весна, и день тогда был солнечный, блистающий талой водой! В руках у него были топор и пила, обернутая в женину плюшевую шубу, увязанная веревкой. Позади его в голос выла жена. — Господи, господи! —с болью прошептал Григорий и поднял гла­ за. На коньке навеса, что прикрывал крыльцо от непогоды, увидел бле­ стящую за стеклом вывеску: «Детский сад». Вон оно как обернулось! Боль почему-то утихала, отходила. Старик потрогал перила, погладил их, взошел на две ступеньки и, помедлив, сел, утвердив ноги на железной скобе. Так и сидел он, опу­ стив голову., в глубокой, отрешенной думе, когда его окликнул Ставерко. 72