Сибирские огни, 1967, № 3

видела его руки, лежащие на руле,— чуткие, небольшие, крепкие, г л я ­ дела на поля и думала о том, что совсем не просто собрать этот без­ брежный хлеб, вытрясти каждый колосок. В городе об этом как-то не задумываешься. Хлеб — ведь он каждый день. К этому привыкаешь. Это само собой... Пожалуй, вот ленинградцы... Они понимают это сло­ во— хлеб. Серебровский вначале тоже молча глядел на уходящий и надви­ гающийся пшеничный разлив. Потом долгое молчание показалось ему неудобным. — Ты не находишь, что машин маловато на полях? — спросил он Калитина. — Нахожу. Ольга Сергеевна видела, как потвердел уголок калитинского рга. Только одно это слово и сказал. Она не ошиблась. Этот московский ученый агроном был про­ свещен. — Певец торжествующего счастья Ренуар близок нам утверждени­ ем радости жизни. Живой трепет света его картин проникает в нас, как безотчетная радость. Это же ощущение счастья испытываешь, погру­ жаясь, как в теплое море, в свет картин Сарьяна. Вы не находите? — Нахожу,— роняет Ольга Сергеевна и взглядывает на Калитина. Но тому не до Ренуара и его красок. «Хорошо, что Брызгалов в «Красном Иртыше»,—думает он.-— Просто камень с души спал Интересно, как там этот ершистый усатик? Надолго ли хватит задора?» Мысли перекинулись к Трубному. Мудрый, конечно, старик. Но что-то перемудрил... Машин на полях раз-два и обчелся. Вот тоже Ста- верко. После того заседания бюро будто погас человек. И так не на­ звал бы его горячей натурой, а тут вовсе руль потерял. Что ни скажешь ему, все «да», «да», «правильно», «сделаю». И в глаза не смотрит. Ра­ зобраться надо поглубже... «Победа» вбегает в село, как все села района, разрезанное доро­ гой. Калитин останавливает машину, догнав тощенького седого стари­ ка с курицей под мышкой. — Лукьяныч! Здравствуй, отец! Не скажешь, где Трубный? Старик, придерживая одной рукой трепыхавшуюся курицу, другой машет за белые мазанки. — Туды помчал! Видать, на Федорову бригаду. Сградуем... — Худо страдуете, отец. Не видать вашего страдованья. — Загудит, загудит все... Не пужайся, секретарь. — Курииу-то что зажал? Зажмешь ее, сено-солома! На дворе лист желтеет, а ее, бес- ; стыдницу, в лукошко потянуло, в наседки определяется... К осени-то... Ить неразумно это. А ей хотя что... Свое гнет. Что курица, что баоа... И водой ее обливал и веемо, а она, глянь, в полыни яйца поклала и I сидит тихохонько. Ну, выследил, как пить ходила. Iоже оез воды ие насидишь... Волоку вот, сено-солома. Курица, пестрая, нарядная, то трепыхаясь, то замирая, тянула го- I лову с задорным хохолком и жалобно таращила book красные пугов­ ки-глаза. Старик прижимал ее к груди, к синей в мелкую белую полос- ; ку рубахе. — Так, на Федорову, думаешь? — Туды, гуды...Я ету его географию точно знаю. — Ну, добро! Эх! Держи курицу-то!.. Но совет опоздал. Курица уже неслась по дороге во всю прыть, 63