Сибирские огни, 1967, № 3

— О, да. Женские руки сильны. Они все могут. Подарить и от­ нять,—печально сказал Серебровский. Печально и искренне. Он был каким-то странным сегодня. Размагниченным. И впрямь грустным. Солнце резвилось в рыжеватых волосах Ольги Сергеевны. Худож­ ница шла своей легкой походкой, в сандалетах на босую ногу, слегка помахивая чуть загорелыми открытыми руками. «Волосы, кажется, крашенные,— вяло решил Серебровский.—А все же хороша. Что-то в ней есть». В вестибюле райкома они разошлись в противоположные концы коридора. Художница открыла дверь отдела пропаганды. Таловский стоял у большой, занимающей всю стену, карты мира и закреплял алый флажок где-то в районе Ближнего Востока. Но едва поздоровавшись с Жарковой, исчез, бросив: «Одну секунду». У стены стоял новенький пестрый диван, очень домашний, и она села, оглядела комнату. Крохотная! В двух шагах стоял тоже крохот­ ный стол с одной тумбой и тонкими желтыми ножками. Детский стол, чем-то похожий на самого Петю Таловского. Конечно же, Петю. Совсем юноша! Флажки на карте. Следит за освободительным движением в колониях. За стеклом шкафа — книги. Частокол брошюр. На столе пу­ сто поблескивает стекло. Только с краю стопка журналов. Кроме карты, на стене портрет. Маркс. Удивительно живые, даже озорные глаза... Их очень трудно писать. Она встала и подошла к столу. Что это за журнал и что за стра­ ница, заложенная тощенькой мужской расческой. Журнал «Коммунист». На странице отчеркнуто синим карандашом: «Эти русские мастера вкладывают в свои плакаты не только ненависть, которой западные художники не научились, несмотря на бомбы, па­ дающие им на головы, но и поразительное чувство действительности и сурового юмора». Это чье же? Ага! Цитируется американский художественный кри­ тик Феликс Краус... А что же? Он прав. Но не только ненависть, не только. Не сказал о главном. О любви. Они не бывают друг без друга. Только вместе. А что же рождается прежде? Любовь или ненависть? Что прежде рождается в художнике? В человеке? Ольга Сергеевна взглянула на флажки. «Любовь,—подумала она.—Прежде рождается в человеке любовь. И затем ненависть к то­ му, что враждебно его любви. Прежде в человеке рождается любовь, а потом приходит боль и ненависть к боли и к тому, что приносит боль». И вновь она ушла в прошлое. В черный, самый черный для нее день войны. Она везла группу детей из осажденного Ленинграда по дороге жизни. Нет, нет... не надо думать об этом дне... О каких же русских мастерах говорит этот Феликс Краус? Ах, о плакатах Кукрыниксов! Цитата из статьи о советском плакате. Зачем это нужно Таловскому? Да конечно же, нужно. Плакат— оружие про­ паганды. Впрочем, похоже на то, что хозяевам этого дома нужно и ин­ тересно все. Каким-то образом этот скромный домик ставит себя в центр жизни всего мира. ...Тогда она хотела остаться там, с этой машиной, скользнувшей в разверстую пасть полыньи. Хотела быть раздавленной вздыбившимся льдом. Она молила о смерти гудящее в небе фашистское воронье, в исступлении открывала грудь под бомбы, звала смерть, рвалась к без­ гласной, молчаливой, свинцовой крутоверти воды, где падали, перевер­ тываясь, до неизведанных глубин, до песчаного дна живые, беззащит­ ные тельца детей и с ними Сталинка, доченька, единственный огонек ее 61