Сибирские огни, 1967, № 3

Калитин вдруг позавидовал ей. И было почему-то приятно, что рядом лежат ее краски, кусочек ее, чужой, красивой жизни. А его жизнь? Красива ли она? С чего это, с какого квасу, как говорится, он задал себе этот вопрос? Вот еще! Калитин усмехнулся. Но где-то в глубине сознания, дру­ гой, понимающий Калитин, не шутя, строго ответил ему: «Твоя жизнь, секретарь, такова, какой ты ее ощущаешь». Какой же? Какой он ощущает ее? Навстречу Калитину, расступаясь перед ним, шли и шли потемнев­ шие, нагруженные соками жизни хлеба. Он представил, какая тут ог­ ненная, бессонная работа развернется через несколько дней... «Это когда забываешь о себе, о времени»,— вспомнил он слова художницы. О себе? Да. О времени? Нет. В том-то и дело, чтобы чувствовать каждую минуту бегущего времени, чувствовать так, чтобы она связыва­ ла тебя со всей страной, со всем, что делается в ней... Нет, он хорошо чувствовал, как пульсирует время. И ему не хватало его, не хватало. Всем им не хватало времени, чтобы вместить себя в него, все их заботы, и труд, и пламя, ?жигавшее их. Пламя нетерпения. 11 День был медового цвета и медового запаха. Даже белая пыль этой дороги отдавала медом. И сладостью его и хмельной горчинкой. Голова чуть кружилась. Над хлебами струилось, покачивая горизонт, полдневное марево, и если бы вдали не маячили тополя и постройки райцентра, мир и во­ все казался бы иллюзорным. Голова кружилась, конечно, от голода. Надо было позавтракать, но рано утром чайную заполняли приезжие шоферы, а теперь уже близил­ ся, наверно, обед. Что-то она наговорила этому человеку, черт-те что наболтала. Хоте­ ла покрасоваться? Произвести впечатление? Извечный бабий инстинкт. Пусть. Какое ей в сущности дело до того, что он подумает о ней, как воспримет ее. Нет ей до этого решительно никакого дела. Она сама по себе. Ольга Сергеевна шагала и шагала по горячей полуденной дороге. Из прорезей босоножек взвихривались вулканчики пыли. Солнце пекло спину и плечи, впереди на дороге прыгала ее короткая тень. Пусть он думает что хочет. Кто может знать? Никто не знает о ее дорогах. Ухабистых и неровных, иногда заросших травой-муравой, зате­ рянных, или-широких и гладких, торжественных, как парад. И шумные, галдящие дороги, несущие ее, как поток былинку, и ненастные, холод­ ные, вязкие, где каждый метр — бесконечность и ветер леденит и вы­ шибает слезу. «А ведь помню, помню»,— изумлялась Ольга Сергеевна и шептала: Дороги, дороги, дороги. Мохнатые ветры пути. И кажется все, что немного, Немного осталось идти. Все кажется, что за ненастьем Стоит на опушке домок И двери, раскрытые настежь, И навек родимый порог. Казалось. Многое казалось... 42