Сибирские огни, 1967, № 3

— А я с тобой хотел посоветоваться,—шутливо сказал он.—Тебе ли не знать... Кольку Бакланова? Феша не поднимает глаз. — А его вся деревня знает как я,—холодно говорит она. Крепко бы задумался Семен Ставерко, кабы увидел, как замета* лаеь жена по горнице, когда он вышел. Сжав щеки ладонями, кружила она, забыв о шитье, не в силах от­ вязаться от тайного своего. «Ходишь мимо окон и не взглянешь на них. Ни с кем не гуляешь, ни у чьих ворот не простаиваешь, не видят тебя ни с парнями холосты­ ми, ни с девчонками. Живешь так, что каждый день слышу твои слова: «Одна ты у меня». И не хочу слышать и слышу...» Стукнула щеколда сеней. И снова тихой, занятой своим материн­ ским делом, застал жену Семен. — В райком завтра еду, на бюро вызывают. Насчет хлеба, должно. — Семен Сидорыч! — задудел у дверей горницы тестев уважитель­ ный бас.—Поди-ка, побеседуем чего... На чистой клеенке стола светится бутылка «московской». — С хлебом-это, Семен Сидорович, не игрушки играть,—душевно стелется Романова речь.—С хлебом председателю шутить ни в какую... Не гребуй стариковским советом. Живано, видано, не спотыкался по­ кудова... 5 Роман Муравьев никогда не задавался вопросом, почему он не любит Бакланова. Просто был для него Бакланов человеком иной, враждебной породы. Как раз такие неудачливые праведники, думалось Роману, мешали другим жить. Под «другими» Роман подразумевал себя и себе подобных. ...Отец Романа был умен, изворотлив и смел для рисковой игры с жизнью. Как намекали старожилы Богодаровки, озоровал он в мо­ лодости и с кистенем на старом московском тракте. Случился однаж­ ды после таких горьковатых и стыдных для сыновей намеков дурной разговор с отцом. Вскипел он, затряс сизой бородищей, вскинул воро­ ватые брови, закричал. — А вы что? Чистоплюями? Руки не замарать? В карманах через жисть их пронесть, руки-то? Чистенькими? Не дадут вам такого... Не дадут... В драке вынете из карманов руки-то. Измажете... И ударил как обухом словами: — Чтобы жить уметь — надо воровать уметь... А вы што? И, может, испугался своих разбойных слов. Под гневным взгля­ дом матери утих. — Шутю я, конешно. Глупыя вы... Рази буду учить вас такому? Мне ли? Помотайте сопли на кулак сами... Сами... С похвалой говорили в семье Муравьевых о тех, кто всякое пе­ рышко в свое гнездо тащил, кто ловко обманул, чисто обжулил. «Вар­ наки!»— звали в деревне Муравьевых. Так было с детства, и это приросло к душам братьев, как кожа к мясу, как ногти к пальцам. Невдолге перед колхозами отец выделил сыновей. Дал им поровну и небогато. Сказал: «Живите, заживайтесь». Было это году в двадцать четвертом. Старшему, Григорию, сперва повезло. Со смертью отца мать взяла его в дом, к своему осиротевшему хозяйству. Зажили сразу креп- 24