Сибирские огни, 1967, № 3
— За увалом-то чия непахана долина? —спрашивает Иван. — Государева, казенна. —. А по-за курганами? — Салдыбекова-бая. — По Иртышу целинки несчетно... Это чия? — Австрияка-колониста. Голова Ивана клонится. Он глядит на грязные свои лапти и глухо спрашивает. — А наша, крестьянская, где? Так начиналась сибирская судьба Паладиных. ...Звенят на ветру золотые, тугие колосья, и Алексей Паладин обни мает их взглядом настороженным и жарким. — Соберем! —говорит он бабке незнакомым Кокше дрогнувшим голосом.—Все соберем. До колоска. 3 Сравнится ли с какой иной та человеческая тревога, то святое бес покойство, с которым хлебопашец глядит на зреющий урожай? С таким вот глубоким душевным беспокойством осматривал хлеб ную ниву молодой комбайнер колхоза «Заря» Николай Бакланов. Он стоял на меже среди разлива пшеницы, был тут один, и потому на загорелом бронзовом лице его неприкрыто отражались смятенные чувства. Оно было то счастливым, то сокрушенным, то растерянным, то гневным. И тогда сдвигались и обозначались все его первые морщинки. Они властно ложились вкруг обветренного твердого рта, вставали меле выгоревших бровей, перебегали лоб с русым начесом волос. Серые глаза его, острые глаза степняка, бродили по пшеничной равнине. Измазанную рабочую кепку Николай держал в руке, и в ней лежали помятые колосья и вышелушенные из них крупные, сыроватые еще зерна пшеницы. Он не глядя перебирал их, ощущая пальцами ок руглую, налитую, твердеющую плоть зерна. «Ну и ну!—счастливо удивлялся он.—И урожаище же прива лил! И не видывал я, кажись, еще такого. Поди-ка, на кругу бункеров четыре-пять намолотишь». И пугался комбайнер. «Да как же его брать этакой хлебище? И ког да же это мы с ним отстрадуемся? Как возьмем? Куда засыпать будем? На чем вывозить? Где-же это головы у правленцев? Тут во все колокола надо звонить, в область, прямо в правительство. Тут все, что ни на есть, на хлеб подымать надо. А лафеты несобраны, комбайны поизношены, да и тех не то что в обрез, а простым глазом видать, что по такому хлебу их бы вдвое больше и то... И что же за успокоение такое у правленцев?» С решимостью вот сейчас же бежать в контору, подымать тревогу Николай вытряхнул из кепки зерна и торопливо прикрыл ею голову. Да и замер. Руки сами по себе тянулись к хлебной, подзолоченной уже волне, тонули в ней и ласкали тугие тельна колосьев, и тихий ше лест их томил. Ему бы бежать, а он и не двигался. В глазах же будто неживое, побледневшее Фешино лицо. Слепое, без взгляда, упрятанного тенью ресниц. Такой встретил он ее сегодняшним утром. Только и всего, что по клонилась чуть приметно, когда прошел он мимо. Мимо, в степь, без нее. Без Феши. 18
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2